Афганистан спустя 30 лет после вывода советских войск: что думают афганцы о жизни тогда и сейчас
- Ольга Ившина, Ольга Просвирова
- Би-би-си
Автор фото, DOUGLAS E. CURRAN/AFP/Getty Images
Подпись к фото,Вывод советских войск из Афганистана начался 15 мая 1988 года и закончился 15 февраля 1989 года. Это фото было сделано в Кабуле на следующий день после начала вывода войск
Статья была опубликована в феврале 2019 года, когда исполнилось 30 лет с момента вывода войск. 25 декабря 2019 года исполнилось 40 лет с начала советского вторжения в Афганистан.
За последние 40 лет война стала неотъемлемой частью жизни для афганцев. Люди откровенно признаются, что все, о чем они мечтают, — пожить немного в мире, не видеть оружия и перестать бояться за своих детей. Каково это — жить, несмотря на обстрелы, подрывы смертников, разрушенную инфраструктуру и растущую волну наркотрафика?
Русская служба Би-би-си попросила жителей Афганистана рассказать, как им жилось во время советской военной операции и сейчас, когда в стране находятся военные США и стран НАТО.
Хабибула, бывший преподаватель, пенсионер: «Люди сейчас настороженно относятся к России»
Когда советские войска прибыли в Афганистан, мне было почти 20 лет. Когда они пришли, я подумал, что это начало какого-то ужаса в истории нашей страны. И действительно, на самом деле так и получилось: началась война, которая продолжается до сих пор.
Когда в стране были советские войска, здесь строились здания — вот второй микрорайон и третий. Афганская армия была очень хорошо вооружена и обучена. К советским военным афганский народ относился с симпатией, добротой.
Автор фото, VITALY ARMAND/AFP/Getty Image
Подпись к фото,Вывод советских войск из Афганистана, 15 февраля 1989
Когда выходили советские войска из Афганистана, весь народ и армия — все надеялись, что это конец войны, надеялись на мир, думали, что война кончается. К большому сожалению, получилось наоборот. Как только моджахеды пришли в города, особенно в Кабул, развернулась новая война. Они нападали на людей, грабили. Как хищники. Были большие жертвы. Перед моими глазами людей убивали на улицах. Это был ужас.
Это были сложнейшие годы для афганского народа. Когда «Талибан» захватил власть, в Афганистане закрыли все женские учебные заведения, люди не имели прав. Царили безработица, нищета. Сейчас жизнь людей немного улучшилась, хотя до сих пор нет работы и есть люди, которые страдают от голода, но все же уровень жизни намного лучше, чем во времена «Талибана» и во времена моджахедов.
Когда в Афганистан пришла коалиция (Международная коалиция, ISAF — возглавляемый НАТО войсковой контингент, действовавший на территории Афганистана с 2001 года. — Би-би-си), народ надеялся, что война уже закончена. И воспринимали приход американцев очень тепло, жизнь людей улучшилась. Но после начала вывода американских военных появились большие трудности: безработица, уровень жизни снова упал. Но все равно не так плохо, как при талибах.
Лицо Кабула вообще изменилось, строились здания, фабрики, заводы, люди пошли на работу. Когда есть мир, работа тоже есть, когда мира нет, работа тоже останавливается.
Честно говоря, сейчас народ Афганистана очень переживает, что американцы уходят. Переживают, что опять начнется война.
Самый лучший выход сейчас — чтобы все стороны прекратили огонь, а после прошли выборы. И еще нужно забрать у людей оружие. Сейчас почти в каждом доме в Афганистане оно есть — пистолет или «Калашников». Продают его, конечно, нелегально, но этот рынок никто не контролирует. Торгуют в основном бывшие моджахеды. И люди покупают у них, чтобы защищаться. Уровень преступности очень высокий.
Люди по улицам ходят свободно, но боятся, конечно, ведь преступники могут, например, убить человека ночью, чтобы машину его украсть. Грабеж повсюду, к сожалению. Наркобизнес тоже есть. И торговля боеприпасами.
Люди в Афганистане сейчас не доверяют России, относятся настороженно, думают, что Россия начинает вмешиваться в дела Афганистана.
Таджвар Какар, правозащитница: «Советские войска оставили после себя покалеченные судьбы и души»
Автор фото, kelseys.net
Подпись к фото,Таджвар Какар в начале 1980-х годов и сейчас
Когда СССР вторгся в Афганистан, я работала учительницей в школе. Еще до вторжения, когда к власти пришли местные коммунисты, меня заставляли вступить в коммунистическую партию, но я раз за разом отказывалась.
В 1980-м году меня арестовали якобы за пособничество моджахедам. В тюрьме меня пытали электрошоком, били ногами и палками. Многие мои сокамерницы погибли. Я никогда не забуду этой жестокости.
Автор фото, ALEXANDER NEMENOV/AFP/Getty Images
Подпись к фото,Дворец «Дар уль-Аман» несколько раз отсраивали, но затем новая волна боевых действий снова разрушала его. Теперь он так и стоит в руинах на юго-западе Кабула
Я вышла из тюрьмы через год с огромным желанием бороться с оккупацией. Что оставляли после себя правительственные силы и советские войска? Очень много мин, покалеченные судьбы и души, сильнейшие разрушения в деревнях за пределами Кабула. Тысячи людей пострадали от вторжения, и особенно сильно страдали женщины. В 1984 году мой муж, я и семеро наших детей вынуждены были бежать из Афганистана в Пакистан. Моему младшему сыну было тогда всего восемь дней.
После ухода советских войск я была счастлива. Хотелось поскорее вернуться домой. Но моджахеды оказались очень эгоистичными. И именно при моджахедах женщинам в Афганистане приходилось хуже всего.
Автор фото, Patrick ROBERT/Sygma via Getty Images
Подпись к фото,Советские солдаты раздают солярку жителям Кабула
Я вернулась в Афганистан в 2000 году. Вскоре на нашу землю пришли американские войска. В ходе переговоров с высокопоставленными лидерами «Талибана» мне удалось убедить их в необходимости открыть школу. Там я и работала до тех пор, пока школу по ошибке не разбомбили американцы.
Война — это всегда страдание. Но мне кажется очень важным, что американцы постоянно ведут диалог и с талибами, и с местными властями. Также очень важно, что в отличие от времен советской оккупации, у нас сейчас есть независимые СМИ, есть свобода слова. Это важный шаг на пути к миру и нормальной жизни. Мы верим в бога, мы должны быть едины, а правительство должно исправить ошибки и бардак. Верю, что нынешние власти смогут удержать страну под контролем. Люди Афганистана должны сами думать и решать свое будущее.
Мохаммед Тахир Яргал, офицер полиции в отставке: «На прощание я подарил цветок советскому солдату»
Четко помню день, когда советские войска вторглись в нашу страну. Конечно, я был в шоке и ужасе. Но позже, когда начался вывод войск, я стал оглядываться назад и осознавать, что произошло, что СССР оставляет после себя. У Афганистана появилась полностью работоспособная профессиональная армия. У нас был совсем другой уровень амуниции — включая автоматы Калашникова и «Скады» (советские одноступенчатые баллистические ракеты Р-17 — прим. Би-би-си). Мы поняли, что у наших военных наконец-то хватает вооружения и патронов. Это была тренированная армия, способная защищать страну, — третья по силе во всем регионе.
Когда советские военные уходили из Афганистана, на улицах были демонстрации. Да, мне не нравилось, что Советы вторглись в мою страну. Но, оценив, что они успели сделать для Афганистана, я даже подарил цветок советскому солдату на прощание.
Автор фото, BERTRAND DE SAISSET/AFP/Getty Images
Подпись к фото,Советские солдаты фотографируются в Кабуле перед отправкой на родину. 16 мая 1988 года
В Афганистане СССР потратил кучу денег. Вся инфраструктура, которая у нас есть сейчас, осталась от них — здания, дамбы и т.д. Для сравнения — у США был только один сельскохозяйственный проект в провинции Гильменд.
Но не все так просто и однозначно. Огромная проблема была в том, как СССР выводил свои войска. Они просто ушли и все — без условий и переговоров. Афганские власти были не готовы к этому! В итоге оппозиция быстро набрала силы, атаковала просоветское правительство сразу по нескольким фронтам и смяла его. Советы оставили после себя инфраструктуру, но не оставили сильной смены, не оставили какого-то единого ядра из местных.
Американцы пытаются избежать этой ошибки. Они выводят войска только с рядом условий. НАТО сейчас ведет переговоры и работает с афганцами — они пытаются сперва гарантировать стабильность и мир, а только потом окончательно уйти. Такая стратегия дает надежду на мир.
Вали Олах Бадлун, бывший военный: «Надеюсь, люди вспомнят, что бог дал им жизнь не для того, чтобы убивать»
Подпись к фото,Вали Олах Бадлун: во время службы в вооруженных силах Афганистана (1980-е годы) и сейчас
Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать, что ввод войск был первой большой ошибкой советского руководства, а вывод контингента стал второй ошибкой, которая обернулась трагедией для афганского народа. Это решение привело к созданию условий, которые позволили американцам вторгнуться в Афганистан.
По сути Советский Союз не сдержал свое слово, а ведь обещал помощь афганскому руководству. Военные всегда друзья, пока они воюют, поэтому я сейчас подбираю слова, чтобы сказать помягче. Но они убежали. Тогда афганская армия была способна отбивать атаки, но советское руководство вообще прекратило оказывать помощь.
Война идет до сих пор: афганцев убивают, страна разрушается. Советское руководство выдержало девять лет, американцы с НАТОвской помощью — 18, но сейчас они тоже хотят убежать. И опять афганский народ переживает, что начнется такое же безвластье, как при выводе советских войск.
Простые афганцы часто сравнивают американцев с советскими военными и удивляются эгоизму первых. Говорят, что советские солдаты по своей культуре и своим традициям были ближе к нам. Хотя их называли агрессорами, но все же мы с ними понимали друг друга.
Автор фото, Robert Nickelsberg/Liaison
Подпись к фото,Советские солдаты патрулируют улицы Кабула, 1989 год
В Советском Союзе я однажды встретил майора, который потерял ногу на войне. Он мне сказал: «У меня есть мечта попасть в Афганистан». Я пошутил, говорю: «Чего, тебе вторая нога мешает?» А он рассмеялся и ответил: «Ты меня не понял. У меня мечта приехать в Афганистан как турист. Не с автоматами и не с танками. Хочется еще в жизни побывать в мирном Афганистане, потому что афганский народ очень гостеприимный».
С американцами такого нет — они необщительные, очень боятся. В каждом афганце видят врага. Они просто стоят в военной форме с оружием в руках и не общаются. Но вообще война есть война. И советские, и американские, и талибы, и моджахеды — каждый воин стреляет и убивает.
40-летняя война разрушила всю нашу страну — она не дает афганцам времени даже ничего строить, потому что они вынуждены воевать, сопротивляться, обороняться и попутно разрушать свою страну. Законы не выполняются, почти все вооружены, наркобизнес процветает — это все результат войны.
Подпись к фото,Улицы Кабула. Февраль 2019 года
От американцев все-таки шли деньги — построили школы, больницы, но с одной стороны что-то строится, а с другой — тут же разрушается. Советы тоже помогали афганскому правительству, но сложно сравнивать тогдашнее состояние советской экономики с нынешним состоянием американской. Что могли, Советы сделали, но тогда разрушения были не такие значительные, как сейчас.
Афганцы живут очень тяжело, они думают только об одном — как остаться в живых самим и уберечь своих детей. Никто даже не задумывается о том, как обучить малышей, как их вылечить — только о том, чтобы выжили. Сегодня дети уходят учиться, а родители никогда не знают, вернутся ли они домой.
Есть надежда на молодое поколение афганцев, на то, что они вспомнят, для чего бог дал им жизнь, — не для того, чтобы убивать, а чтобы жить по-человечески.
Мохсен Вахид, бизнесмен: «Война — это всегда плохо. Но во времена советской оккупации у нас была почти нормальная жизнь»
Когда к нам пришли советские войска, я был школьником. Четко помню тот день. Была зима, было много снега вокруг дома. Я вышел и увидел рядом с домом советский танк, на нем сидели солдаты и подозрительно смотрели на всех. Это был мой первый опыт встречи с иностранцами и с чужими военными. Было страшно.
Автор фото, Shepard Sherbell/Corbis via Getty Images
Правда, с этими же солдатами связаны и другие мои воспоминания. Мой отец был задержан и брошен в тюрьму при [Хафизулле] Амине. Когда пришли Советы, двери тюрем, где содержались политические заключенные, открылись. Было радостно видеть, как люди выходят на свободу. Многие благодарили СССР.
Правда, моего отца замучили в застенках тюрьмы раньше. Но было радостно за других. Потом была война. Война — это всегда плохо. Но во времена советской оккупации у нас была почти нормальная жизнь. Бизнес развивался в разных частях страны. Я начал торговать и мог кормить семью, мои родственники смогли поехать в СССР, получить высшее образование. Мы могли построить новый дом. Мой младший брат получил квартиру в новом микрорайоне в Кабуле — этот район построили Советы. Мне кажется, американцы не построили нам столько жилья.
Автор фото, DOUGLAS E. CURRAN/AFP/Getty Images
Тогда я был молод, а теперь волосы мои седые. Тогда вся моя семья была со мной. А теперь, устав от войны, многие уехали. Мои дети за границей — один в Швеции, другой во Франции.
Советы вышли, не заложив основы для крепкого мира. И мою страну снова растерзала война. Поэтому мое главное опасение — что будет после окончательного вывода американских войск. Я не знаю ответа.
Валиджон, муниципальный служащий: «Советские солдаты раздавали нам конфеты»
Я был очень маленьким, когда советские войска пришли в Афганистан, но я помню, что они относились к нам по-доброму, конфеты детям раздавали. Я тогда, конечно, не мог определить, оккупанты они или нет, но я видел, что они оставили после себя многое: целый микрорайон, центральную канализацию, отопление, технику.
В 90-м году я эмигрировал и вернулся в Кабул только в 2007-м. И мне показалось, что я попал в другое измерение. Когда я был маленьким, люди в Кабуле были грамотные: я сам учился в школе, где мы с девчонками сидели за одной партой, и никого это не смущало. Я приехал и увидел город, в котором до сих пор нет ни дорог, ни инфраструктуры, ни нормальных зданий, ни отопления, ни даже электричества — мы натурально мерзли.
Автор фото, Patrick ROBERT/Sygma via Getty Images
И люди уже были другие. Да, у них появилось больше денег, но я не увидел ни культуры, ни порядочности в них. Они не доверяют друг другу, все построено на деньгах — какая-то капиталистическая культура.
Есть у афганского народа одна черта — максимализм, абсолютное преувеличение всего. Если афганцы гуманны, они гуманны до предела, если капиталисты, то до последнего.
Но все же американцы тоже многое сделали. Когда в стране были советские военные, у нас не было свободы слова, многое запрещалось говорить. Жили в изоляции, продукты не поступали. В городе не было даже яиц, и папа где-то покупал яичный порошок. Сейчас свобода слова есть, но опять-таки — возведенная в абсолют.
Как живет единственный школьный учитель фортепиано в Афганистане
- Нина Назарова
- Русская служба Би-би-си
Автор фото, Diana Mukhametzyanova
Подпись к фото,Традиционные костюмы надевают не только студенты, но и некоторые преподаватели
Жительница Казани Диана Мухаметзянова два с половиной года работает в Афганистане в Национальном институте музыки. Русская служба Би-би-си расспросила ее о повседневной жизни, правах женщин, кафе, похожих на гаражи, и о покушении на директора школы.
«Наш Афганский национальный институт музыки — это единственная музыкальная школа во всей стране. Во времена Талибана музыка была запрещена. У талибов была практика расстреливать музыкантов и даже тем, кто слушал музыку по радио, отрезать ухо. У нас есть преподаватель афганец, он мне рассказывал очень живо, как убегал со своим кларнетом в Пакистан, в аэропорту на вылете мужчина с бородой до пояса проверял багаж, и какие он сценки разыгрывал, чтобы отвлечь его, так как боялся, что найдут кларнет в багаже.
Афганский национальный институт музыки начал функционировать в 2010 году. Нас финансирует Всемирный банк, и это один из самых успешных его проектов, по крайней мере, в Афганистане. Изначально проект должен был закончиться летом 2018 года, но его продлили еще на три года, так как успех грандиозный: в прошлом году наши девочки — у нас есть оркестр, состоящий только из девочек — выступали на Давосском международном экономическом форуме.
Попала я сюда по сути случайно. Когда-то давно я читала онлайн-дневник девочки из России, которая через знакомых устроилась на одну из американо-британских баз и была обычным офисным работником, но при этом в Афганистане. И я читала ее дневник и думала: «Боже, какая экзотика». Под впечатлением я зарегистрировалась на первом попавшемся сайте с вакансиями в Афганистане и потом несколько лет просто отправляла эти письма в корзину — они же каждое утро рассылают вакансии — и я первые недельку или две просматривала, а потом отправляла в спам.
Я успела пожить и поработать в Великобритании, затем вернулась в Россию, и однажды утром взяла и открыла одно из писем. И увидела там вакансию «преподаватель фортепиано». Я так поразилась, что там нужны преподаватели фортепиано, что от удивления быстренько сделала резюме и отправила его. Через две-три недели мне назначили скайп-собеседование. Я нашла вакансию в середине апреля 2015 года, и уже в конце июня была здесь.
«Пешком нельзя было пройти?»
Мой обычный рабочий день начинается в 8.15 утра. Заканчиваются уроки часа в три, но никто не уходит домой: всегда есть или какая-то бумажная работа или репетиции, индивидуальные занятия — например, надо репетировать дуэт или готовиться к концерту.
Потом нас развозят на машине по домам или, если кому-то надо в магазин, нас везут в магазин. Не потому что мы такие ленивые и не хотим ходить пешком. Я бы предпочла пешком сходить в магазин, но нельзя — здесь такие условия. У нас нет этого в контракте, но у многих людей, особенно тех, кто работает в международных организациях, прямо в контракте прописаны security restrictions — нарушение этих правил безопасности может привести к расторжению договора. Допустим, нельзя выходить за территорию кампуса или гестхауса. Или нужно всегда носить с собой сотовый телефон, чтобы если что-то случилось, ты мог позвонить и попросить о помощи.
Помню, когда я только приехала, одна девочка, которая тут жила пять лет и была за старшую, на второй день моей работы говорит: «Сейчас мы поедем в министерство образования подписывать твой контракт». Постояли во дворе, подождали машину, сели — я думаю: «Сейчас Кабул посмотрю хотя бы из окна». Проехали 50 метров, завернули за угол и въехали во двор. Я говорю: «Пешком нельзя было пройти?» В моем понимании было глупо ждать машину, ворота откатывать — они же очень массивные. И она объяснила: «Нет, нельзя». Больше всего это похоже, как будто ты из взрослого человека опять становишься семилетней и надо согласовывать у классного руководителя малейший шаг.
Это связано не только с терактами. Надо понимать, что Афганистан не самая богатая страна и тут кроме терактов на религиозной почве есть обычный криминал — кто-то подойдет, приставит нож и скажет: «Отдавай все». Или в такси могут подсесть с оружием. Тут концентрированное в воздухе чувство опасности. Никому не придет в голову поехать в центр и там погулять.
Автор фото, Diana Mukhametzyanova
Подпись к фото,Выходить на улицы допустимо только с покрытой головой — вернувшиеся из Афганистана женщины первое время рефлекторно тянутся поправить несуществующий платок
«Быть замужем и ходить в школу — это никак не сочетается»
Академический год начинается в конце марта, после Навруза, местного Нового года, и заканчивается в середине декабря. Студентов сейчас в школе около 220 человек. Обучение идет с 4 класса по 14-й. В четвертый класс приходят дети восьми-десяти лет. У нас по сути музыкальная спецшкола: музыкальный уклон, много разных музыкальных предметов, но и все остальное, что положено по программе министерства образования, есть: языки, математика, биология — весь набор. Студенты могут закончить 12 классов и получить диплом о полном общем образовании. Или, если они хотят стать профессиональными музыкантами, они могут остаться на 13 и 14 классы, и тогда они имеют право поступить сразу на третий курс Кабульского университета.
Наших выпускников директор старается обеспечить работой. Мы же не зря готовим кадры? Они нам нужны. Мы называемся Senior Faculty, а выпускники — Junior Faculty, и они часто нам ассистируют, помогают с переводом, набираются опыта, смотрят, как я преподаю, какие материалы использую, какие требования считаю целесообразными для пятого класса, а какие для десятого.
Обучение смешанное: дети обедают вместе, занимаются вместе. Таких школ в Афганистане немного, но они есть. Сейчас девочек все больше, в младших классах их процентов сорок. Раньше в принципе было мало народу. Сейчас у нас два восьмых класса: 8а и 8б, на потоке получается человек пятьдесят. А если посмотреть на 11-е или 12-е классы, они буквально по шесть-семь человек, из которых одна-две девочки.
Но тут еще влияет такой фактор: может, девочки учились в 10-м классе, но потом приходит время, когда отец, дед или дядя могут решить, что девочке достаточно обучения и пора бросать школу — она уже молодая женщина и надо выходить замуж. А быть замужем и ходить в школу — это никак не сочетается у них. Например, в прошлом году две девочки, очень талантливые, ушли. Одна должна была в этом декабре закончить 12-й класс, то есть она бы получила диплом. А так она училась-училась и в итоге ушла даже без сертификата. Семья ее решила, что хватит.
У нас есть два отделения: народных инструментов и западных классических — виолончель, фортепиано, кларнет, гобой. У традиционной музыки — свой музыкальный язык. Ритмы очень сложные. Я когда только приехала, мне дали ноты играть с оркестром, а там 7/8. Это очень редкий вид размера, он не квадратный, и для нас, воспитанных в квадратичной структуре, непривычный. Сначала думаешь: «Ааааа!» Но потом начинаешь чувствовать эту музыку, она ложится на слух. Даже способ обучения музыке тут другой: тебе сыграл преподаватель и ты копируешь на слух. Я не перестаю удивляться, насколько афганские студенты хороши в импровизации — это очень свойственно для традиционной музыки. У нас принята фиксация в нотах, и стиль обучения не предполагает развития именно этого навыка.
Наши студенты очень часто выступают, иногда бывает по два или три концерта в неделю. Нас регулярно приглашают в президентский дворец или в министерства, в этом случае мы стараемся включить больше традиционных инструментов или только их и афганскую музыку — это находит отклик. Коммерческие организации проводят конференции с зарубежными гостями и зовут нас, чтобы там была не только говорильня, но и что-то развлекательное.
Автор фото, Diana Mukhametzyanova
Подпись к фото,Кабул приходится рассматривать из окон автомобилей
Обычные люди в Афганистане очень любят музыку, они любят танцевать под музыку, петь. Хотя есть прослойка, которая считает, что это не очень хорошее занятие. Но я лично с таким никогда не встречалась, только слышала истории. Допустим, студентка рассказывает: «Мы вчера выступали на концерте, нас показали по телевизору, и потом мне дядя говорит: «Ты, оказывается, на сцене, да я тебя!» И речь идет не про поругать в нашем понимании, а о серьезных угрозах. Есть девочки, которые меня восхищают силой характера: они просто перестают общаться с теми родственниками, которые их не поддерживают. По крайней мере, они так рассказывают.
На директора школы, кстати, в 2013 году было покушение. У нас каждый год зимой два месяца идет международная Зимняя академия, и в феврале — гала-концерт. Это серия выступлений, самое масштабное музыкальное событие в городе. Как рассказывает директор, на одном из концертов он сидел в зале, его кто-то толкнул локтем, он уронил телефон, наклонился, и в этот момент человек взорвался за несколько рядов до него. По словам директора, если бы он не наклонился, у него бы точно снесло голову шрапнелью. Он и так ездил лечиться в Австралию, вынимали осколки, но он остался жив и вернулся к работе. Причем все произошло, прямо когда на сцене играли студенты. «Искусство требует жертв» — никогда еще эта поговорка не звучала для меня в таком буквальном контексте.
«Либо умрете от автомата Калашникова, либо от переедания»
Сейчас я в очередной раз готовлюсь к переезду. Моя подруга работает в министерстве сельского хозяйства, и ей когда-то там дали совет: не задерживайся в одном месте долго, годик пожила, надо переезжать. Так афганцы зажиточные делают — одновременно снимают несколько квартир, но никто никогда не знает, где они конкретно: месяц там, потом раз, снимаются уезжают в другое место. На них идет охота. У моего квартирного хозяина похищали брата, пришлось заплатить выкуп, было покушение и на самого хозяина, но он сумел сбежать и на какое-то время ушел на дно.
Моя квартира стоит 300 долларов в месяц. Она считается двухкомнатной — есть еще большой холл, но они считают это коридором, а не гостиной. Квартиры сдаются обычно вообще без всего, просто оштукатуренные стены и бетонный пол. Только кухня будет оборудована плиточкой и гарнитуром, а все остальное надо завозить с собой. За два с половиной года жизни я обзавелась и мебелью, и коврами — туда-сюда с собой перевожу.
Автор фото, Diana Mukhametzyanova
Подпись к фото,Диана ведет блог, где пишет о жизни в Кабуле и учительских буднях
Выходные я провожу дома. Бывает, собираемся нашим экспатским факультетом. Иногда директор организует у себя дома посиделки или мы все вместе идем в ресторан. Всего я раз двадцать была в кафе здесь, получается десять раз в год. Надо понимать, что тут кафе не такие, как в России или в Европе, когда людей видно с улицы. Тут они больше похожи на гаражи: массивная дверь с окошечком. Они в окошечко смотрят, видят, что иностранцы на машине, открывают, ты туда заезжаешь, проходишь через металлоискатель, как в аэропорту — все проверяют и даже несколько раз. И только потом ты попадаешь в очень приятное место: там может быть и сад, и столики в зелени. Здесь очень любят розы, очень много розовых садов — все очень красиво, но пока ты туда проникнешь, думаешь: куда мы идем вообще?
Есть прослойка афганцев, с ностальгией вспоминающая времена, когда русские были здесь. У нас на работе есть мужчина, он знает ровно три фразы по-русски. Он каждое утро жмет мне руку и так радуется, так ждет этого момента, чтобы сказать: «Здравствуйте, как дела, очень хорошо, спасибо».
Когда я жила в первом гестхаусе, я познакомилась с афганцем-работником Красного креста, и мы с ним общались — он был открытым, с пониманием иностранцев и хорошим английским. Афганцы всегда поражают своим гостеприимством. Когда приходишь в гости, они все сделают, чтобы тебя впечатлить. Будут тебя закармливать — все, что есть, ставить на стол. Вернее, стола нет, принято есть сидя на полу — на тушаках вокруг расстеленной клеёнки. Всю её заставляют блюдами, так что в какой-то момент понимаешь, что это не на шесть человек, а минимум на двадцать.
Готовить принято очень много, и когда гость доел, ему обязательно надо подложить. И останавливаются только тогда, когда ты не освобождаешь тарелку и положить некуда. Тогда считается, что ладно, нормально, наверное, она наелась и довольна. У афганцев есть поговорка: «Вы либо умрете от автомата Калашникова, либо от переедания».
«Закроешься в классе — и быстро перекусываешь»
Религия очень большое занимает место в жизни людей, в том числе нашей. Начать с того, что везде мечети и громкоговорители. Сейчас я живу не так близко к мечети, а раньше регулярно просыпалась в 4.30 утра — начинается первая молитва, призывают к ней очень громко, чтобы все точно услышали и точно пришли. В 4.30 просыпаешься, ждешь, когда закончится призыв, и опять засыпаешь. Или, скажем, священный месяц Рамадан, в течение которого мусульмане должны поститься в течение светового дня, прямо-таки напрямую влияет на расписание.
Рабочий день меняется кардинально: нет обеденного перерыва, потому что он никому не нужен, встают все рано, так как надо успеть употребить пищу до того как солнце взошло, а это летом происходит в два-три утра. В семь часов мы уже начинаем уроки. Идут они до 12.00, а дальше уже нет смысла, потому что все уже измучены, устали, хотят есть и спать, и мы просто разъезжаемся по домам. Иностранцам в эти дни публично есть считается крайне неприличным, так что приходится где-то скрываться. У себя в классе закроешься, чтобы не дай бог не увидели, быстренько перекусишь. С водой проще: один вышел ученик, другой еще не зашел, раз — попил воды.
Автор фото, Diana Mukhametzyanova
Подпись к фото,Популярные направления в Афганистане у иностранных туристов — Бамиан и Панджшер
Иностранцы преподают только предметы, которые связаны с музыкой. Почему так происходит? Не из-за каких-то надуманных причин, а потому что специалистов нет. Ну нет у них школьных учителей фортепиано, я одна такая в стране, больше никого. Или преподаватель скрипки — у нас с апреля нет преподавателя скрипки, и мы ждем, пока идут собеседования и не можем даже на время никого местного нанять — просто некого. Ждем преподавателя ударных инструментов еще, надеемся, скоро подъедет. Люди, которые меня собеседовали, все уже уехали. Я самая старенькая сейчас, получается, дольше всех работаю.
Система такая, что контракт переподписывается каждый год. Каждый год принимаешь решение: остаться или уехать. Свой контракт я продлила в конце июня. Меня очень много спрашивают о моей мотивации. Сейчас в Афганистане музыкальное образование воссоздается из руин, и мне очень льстит, что я стою у истоков большой традиции, что мы воспитываем новое поколение музыкантов, которое впоследствие станет историей».
Как живёт провинция в Афганистане.
Во время своей недавней поездки в Афганистан я побывал в нескольких небольших городках и посёлках в провинциях Парван и Панджшер и сделал серию фотоснимков о том, как сейчас живут люди в афганской провинции. Как и во всём Афганистане — люди живут там достаточно бедно, но в отличие от Кабула (где как раз на днях прогремел очередной взрыв, унёсший десятки жизней), там нет постоянной опасности терактов — вернее, она есть, но значительно меньше, чем в крупных городах.
Чем занимаются афганцы в провинции? Всё тем же, чем и сотни лет назад — сельское хозяйство и торговля. Тот, кто имеет частный дом и небольшой участок, может выращивать что-нибудь на продажу. Торгуют афганцы везде и всем — начиная от продуктов и заканчивая строительными материалами. Товары могут быть как собственного производства (скажем, сельхозпродукция или какие-нибудь изделия вроде лопат), так и привезённые из других стран — в апреле в Афганистане популярны овощи и фрукты из Пакистана, их везут небольшими партиями, запакованными в прозрачные целлофановые пакеты. Молодежь учит английский язык и старается уехать из Афганистана.
Итак, в сегодняшнем посте — рассказ о том, как живёт провинция в Афганистане. Заходите под кат, там интересно, ну и в друзья добавляться не забывайте)
02. Город Чарикар в провинции Парван, что лежит севернее Кабула. Через Парван проходит «дорога шурави», что разветвляется на север от Чарикара — левее лежит перевал Саланг, а правее — Панджшерское ущелье. Дорожное покрытие в Афганистане, что интересно, почти везде довольно неплохое, а вот на обочинах можно встретить всё что угодно.
03. Вдоль дороги в городе Чарикар разместился большой рынок — это проходное место, в котором всегда большой поток людей и транспорта — а значит, будут и покупатели. У обочины стоят неплохие недешевые мотоциклы — показатель зажиточности в Афганистане.
04. Чем торгуют на рынке у обочины дороги? Всем, что только можно представить — на снимке выше был магазинчик по продаже велосипедов, а на этом фото представлена мясная лавка. Все мясные лавки в Афганистане выглядят одинаково — это металлические крючья, на которых развешаны части бараньей туши, а рядом ещё может также быть и клетка с живыми курами — куриное мясо так проще сохранять свежим. Если вы купите курицу, то прямо при вас продавец может свернуть ей шею, выпотрошить и ощипать.
05. Спрашиваю про мясные лавки у своего афганского провожатого Абдулы — не травятся ли люди? Мясо может не один день висеть на солнце, иногда даже на расстоянии чувствуется запах. Абдула рассказывает, что многие покупают такое мясо, потом его моют и пытаются как-то привести в товарный вид перед приготовлением пищи, но случаи отравления тоже нередки. Обычно стараются брать мясо у своих проверенных продавцов. Почти как в СССР)
06. Ряды с фруктами. Желтые яблоки (сладкие, кстати) — местные афганские, а вот арбузы пока что везут из Пакистана — в Афганистане в апреле ещё нет арбузов, будут позже.
07. А здесь продают традиционные афганские платки — такие платки носят на шее все мужчины, кто надевает традиционную афганскую одежду. Платок защищает от пота, а если поднимется сильный ветер-«афганец», то таким платком можно прикрыть лицо от пыли.
08. Вообще, конечно, фотографии не пердадут весь колорит афганского городка. Для полного погружения в атмосферу я записал вот такое небольшое видео — на нём мой афганский сопровождающий Абдула рассказывает своему племяннику о перевале Саланг, куда мы направлялись. Абдула в совершенстве знает русский и английский, но на видео общается на своём языке.
За окном автомобиля кипит жизнь афганского города — люди возят тачки с товарами, ездят моторикши, впереди чадит соляркой грузовик со щебнем. Запускайте видос, всё увидите:
09. Торгуют в Афганистане везде и всем — вот, например, торговые ряды в Панджшерском ущелье — здесь продают стройматериалы и какой-то пух.
10. Там же в Панджшере можно увидеть вот такие неплохие современные здания — это кишлак Руха, что в восьмидесятые годы был ареной кровопролитных сражений.
11. А это — придорожное кафе в городе Джабул-Сарадж. Ресторан имеет современное панорамное остекление — а значит, довольно богатый по афганским меркам.
12. Возле ресторана можно заказать мытьё машины — нужно заехать на небольшую эстакаду, и ваш автомобиль помоют напором воды из шланга.
13. Часть кухонного оборудования находится прямо у входа в кафе — здесь можно заказать блюда быстрого приготовления, которые готовятся прямо здесь же в казане, в масле. Обратите внимание на газовую систему — вот на таких синих баллонах с газом готовит весь Афганистан, магистрального газоснабжения в стране нет.
14. Общий зал для посетителей кафе выглядит вот так. Здесь есть как привычные нам столы и стулья, так и традиционные афганские коврики на возвышении — залезаете наверх, садитесь по-турецки, а еду поставят прямо перед вами на красную полиэтиленовую полоску.
15. Афганцы больше предпочитают именно такой вариант. В кафе можно заказать обед или просто остановится попить чаю.
16. Нас повели на второй этаж кафе — здесь есть отдельные помещения, где тоже можно присесть покушать. Вдоль стен расположены рукомойники с зеркалами.
17. Туалет в кафе тоже есть — тут кто-то в комменах как раз просил фото афганских туалетов. Выглядит весьма пристойно:
18. Отдельная комната на втором этаже ресторана — видимо, её берегут для дорогих гостей, и нас тоже решили отправить туда) Внутри всё традиционно — ковёр, лежаки с подушками вдоль стен. Обувь принято оставлять у входа.
19. В комнате панорамные окна и есть балкон-терраса, с которой открываются потрясающие виды. На самом деле Афганистан вовсе не голая песчаная пустыня, а достаточно зеленая страна. Горы, залитые солнцем деревья на небольшом островке и быстрая горная река — это могли бы быть прекрасные места для туризма, если бы не террористы. Как раз недавно Абдула ехал в сторону Мазари-Шарифа, и на дороге за ним талибы взорвали ЛЭП, после чего там всю ночь шел бой…
20. Однако не будем о грустном. Официант в красной рубашке приносит обед.
21. Обед состоит из традиционных афганских блюд — лепешки, приготовленные в тандыре, палав из риса (без мяса, с изюмом и цукатами), куски жареной в кляре курицы. Есть ещё классический афганский салат — порезанная белокачанная капуста, помидоры, огурцы, лук и острый зеленый перец, подается без заправки.
Едят палав руками, набирая рис в щепотку пальцев.
22. Абдула рассчитвается за обед:
23…. Мимо кафе проносятся моторикши, легковые автомобили, груженые товаром грузовики…
23. Давайте тепепрь снова вернемся в Чарикар, заедем в сам городок и посмотрим, как там живут люди. Как и во всём Афганистане, в Чарикаре больше всего распространены частные дома, расположенные за глинобиными заборами-дувалами.
24. Рядом с дувалом может быть огород, где можно выпащивать, например, картофель. Этот участок принадлежит тестю Абдулы, который является довольно зажиточным афганцем по местным меркам — имеет несколько домов и участков.
25. Ещё на участке возле дома растёт небольшой лесок — дерево в Афганистане очень дорогое, и его выращивание на продажу — неплохой бизнес.
26. На краю леска можно увидеть пни от предыдущего «урожая» — до такого размера дерево вырастает примерно за 4 года, после чего весь лесок с участка можно продать примерно за $1000.
27. Жилой дом отделен от огорода дувалом (или «дивалом», как говорят афганцы).
28. Дувал — глинобитный забор, делается из рубленной соломы, смешанной с местной глиной (которая в Афганистане есть везде). Выглядит всё так же, как и тысячу лет назад.
29. Кажется, что за глиняным дувалом должна быть какая-то мрачная средневековая лачуга, но нет — внутри можно увидеть очень акуратный участок с красивым домом. Дом стоит на бетонном фундаменте, от которого к выходу с участка ведет также аккуратная бетонная дорожка. По обе стороны от дорожки — сад.
30. Вид на дувал со стороны участка. Вдоль забора хранят хворост, а также различный хозинвентарь.
31. В доме стеклянная дверь и большие панорамные окна. Планировка — традиционная афганская.
31. В правой части дома расположена душевая комната — здесь пока что ещё не закончена отделка, дом только-только построен.
32. Сразу за входом находится большая общая комната с глиняным полом. Вероятнее всего, дом стоит на ленточном бетонном фундаменте, который внутри жилых помещений заполняется потом глиной.
33. Налево из общей комнаты находится дверь в спальню.
34. Здесь тоже всё сделано в традиционном афганском стиле — кроватей нет, посередине комнаты лежит ковёр, а вдоль стен — лежаки с подушками.
35. Выезжаем из Чарикара, на выезде из жилых кварталов расположено кладбище. Делаю фото. «Ты только что сфотографировал моего племянника» — говорит Абдула —»Мальчик умер от рака, ему пробовали помочь врачи, пробовал помочь также и мулла — ни у кого не вышло. Ему было всего 14 лет».
36. …В горных районах Чарикара цветут кусты какого-то местного растения. Очень красиво. Жители города приезжают сюда отдохнуть на природе — правда, на въезде в эти места стоят блок-посты — здесь всё еще неспокойно.
37. Может быть, лет через тридцать в Афганистане больше не будет войны, не будет блок-постов на дорогах, и люди будут петь веселые песни.
Добавляйтесь в друзья в ЖЖ;)
Подписывайтесь на меня в facebook
Подписывайтесь на мою страничку Вконтакте
Подписывайтесь на мой твиттер
________________________________________
Понравился пост? Расскажите друзьям про то, как живёт провинция в Афганистане, нажав на кнопочку ниже:
Афганистан | Врачи без границ
В Афганистане уже более 40 лет продолжаются конфликты и нестабильность, из-за чего экономика и инфраструктура страны находятся в глубоком упадке и множество людей зависят от гуманитарной помощи.
_______________
2019 ГОДВ 2019 году «Врачи без границ» проводили шесть проектов в шести провинциях Афганистана, уделяя первоочередное внимание неотложной, педиатрической и акушерской помощи.
Кризис в Афганистане характеризуется вспышками конфликтов, постоянными стихийными бедствиями, широкомасштабным перемещением людей, крайне низкими показателями в области здравоохранения, нищетой и перегрузкой системы здравоохранения, не получающей достаточного финансирования. В 2019 году президентские выборы и мирные переговоры между США и Исламским эмиратом Афганистан (ИЭА), более известным как «Талибан», привели к возобновлению насилия, что серьезно сказалось на доступности медицинских услуг для жителей страны. Примерно около трети населения Афганистана проживает в районах, где нет функционирующих учреждений здравоохранения в двух часах езды от их дома
- {{ fact.node.field_facts }} {{ fact.node.field_facts_units }}{{ fact.node.field_post_fact }}
{{ fact.node.field_facts_explanation }}
Работа MSF в Кабуле
Больница Ахмад-шах-Баба на востоке Кабула стала первым проектом MSF в Афганистане после возвращения в страну в 2009 году. С тех пор мы модернизировали больницу до уровня районного учреждения, укрепили потенциал отделения неотложной помощи и акушерского стационара, повысили эффективность протоколов лечения, а также расширили спектр оказываемой помощи, что позволило реже направлять пациентов на лечение в другие учреждения. В марте мы завершили процесс постепенной передачи проекта Министерству общественного здравоохранения Афганистана. В период с 2009 по 2018 год наши команды провели более одного миллиона амбулаторных консультаций, почти 500 000 консультаций в отделении неотложной помощи и приняли более 124 000 родов.
Мы продолжаем оказывать комплексную неотложную акушерскую и неонатальную помощь в больнице Даште-Барчи — единственном учреждении в округе с населением более миллиона человек. Мы поддерживаем работу акушерского отделения, отделения новорожденных и операционной, а также обеспечиваем дородовой и послеродовой уход и помощь в планировании семьи. Наша деятельность также включает санитарное просвещение и социально-психологическое консультирование для пациентов и лиц, осуществляющих за ними уход. В 2019 году наши команды приняли порядка 16 000 родов и госпитализировали в отделение для новорожденных почти 1 500 детей. Кроме этого, мы оказываем поддержку акушерскому отделению другой муниципальной больницы в этом же районе: здесь мы обеспечиваем персонал, проводим обучение и поставляем необходимые лекарственные препараты.
Родильный дом в Хосте
С 2012 года MSF руководит круглосуточным родильным домом в Хосте на востоке Афганистана, обеспечивая женщин безопасными условиями для родов. В 2019 году наша команда приняла более 23 000 родов — по нашим оценкам, это почти половина всех детей, родившихся в провинции Хост. В течение многих лет мы наблюдали рост числа рожениц в нашем учреждении, однако в последнее время мы приближаемся к плато. Команды MSF также продолжали оказывать поддержку пяти медицинским центрам в отдаленных районах, укрепляя их возможности по приему неосложненных родов.
Больница Бост в Лашкаргахе
В 2019 году мы отметили десятую годовщину с открытия проекта MSF в региональной больнице Бост, одного из лишь трех референс-учреждений на юге Афганистана, где мы оказываем поддержку министерству общественного здравоохранения. Больница расположена в столице провинции Гильменд, которая серьезно пострадала от активных конфликтов и отсутствия безопасности и где не хватает полноценно функционирующих медицинских учреждений. Наши команды приняли более 18 000 родов, провели более 184 000 консультаций в отделениях неотложной помощи и оказали медицинскую помощь более 87 000 детей, из которых почти 4 000 страдали от острого истощения тяжелой степени — одной из главных причин детской смертности в Гильменде. В 2019 году мы расширили программы подготовки и обучения сельских медработников по методике «у постели больного»; цель этих программ состоит в улучшении системы направления в целях оказания специализированной помощи пациенткам с осложнениями при родах и в сокращении материнской смертности, связанной с поздним поступлением рожениц в больницу.
Неотложная и педиатрическая помощь в Герате
В 2018 году примерно 150 000 человек бежали в Герат из родных деревень, охваченных конфликтами и засухой. В этой связи в декабре 2018 года MSF открыла на окраине города клинику для проведения медицинских консультаций, вакцинаций и лечения истощения, а также оказания дородового и послеродового ухода и помощи в планировании семьи. В течение 2019 года команды MSF оказали медицинскую помощь более 44 000 пациентов, большинство из которых были детьми с респираторными инфекциями и водянистой диареей.
В конце 2019 года мы завершили оказание поддержки отделению неотложной помощи региональной больницы Герата, одного из крупнейших медицинских учреждений на западе Афганистана. В октябре мы открыли в педиатрическом отделении больницы стационарный центр терапевтического питания. В период с октября по декабрь мы приняли на лечение около 350 детей.
Лечение лекарственно-устойчивого туберкулеза в Кандагаре
Лекарственно-устойчивый туберкулез (ЛУ ТБ) представляет собой серьезную проблему в области здравоохранения Афганистана, которая усугубляется отсутствием знаний и нехваткой лечения. MSF оказывает помощь органам здравоохранения провинции Кандагар в диагностике и лечении ЛУ ТБ с 2016 года и с момента открытия программы приняла на лечение 126 пациентов с ЛУ ТБ. В декабре 2019 года мы начали применять девятимесячный пероральный режим лечения ЛУ ТБ, что позволяет перевести пациентов с инъекций на пероральные препараты и сократить число консультаций в больнице. К концу года на новый режим лечения были переведены 13 пациентов.
Мы также продолжали оказывать поддержку министерству здравоохранения в лечении пациентов с лекарственно-чувствительным туберкулезом в региональной больнице Мир-Вайс и региональном противотуберкулезном центре.
Травматологическая помощь в Кундузе
Благодаря повышению осведомленности о нашем проекте число обращений в травматологическую клинику MSF в Кундузе выросло в 2019 году почти на 30%. Наша команда оказала медицинскую помощь 3 383 пациентам и провела 21 148 повторных консультаций. Мы открыли эту клинику в июле 2017 года для лечения стабильных пациентов с легкими ожогами, травмами, ранами от предыдущих операций и заболеваниями, которые вызывают хронические повреждения кожи, такими как диабет. Мы также координируем работу небольшой клиники по стабилизации пациентов в районе Чардар, к западу от Кундуза, где в 2019 году мы стабилизировали 3 177 пациентов.
Несмотря на сложности, связанные с погодными условиями и отсутствием безопасности в регионе, мы продолжали строительство нового травматологического центра в Кундузе. Планируется, что учреждение начнет работу в конце 2020 года.
[1] Афганистан: обзор гуманитарных потребностей на 2020 г., Управление ООН по координации гуманитарных вопросов.
Сотрудники (2019 г): 2 388
Расходы (2019 г): 35 400 000 евро
MSF начала работать в стране в 1980 году
msf.org/afghanistan
В 2018 году мы наблюдали стабильный рост числа обращений в наши учреждения за медицинской помощью: население страны страдало от незащищенности, пришедшей в упадок системы здравоохранения и внутренней миграции, явившихся следствием насилия или таких природных катастроф, как засуха. Не только конфликт, но и экономические проблемы серьезно осложняют получение медицинской помощи для жителей Афганистана. В настоящее время более 50% афганцев живут за чертой бедности и около 10 млн граждан страны совсем или почти совсем не имеют доступа к базовым услугам здравоохранения.
Работа MSF в Кабуле
За последнее десятилетие численность населения Кабула значительно выросла, так как люди продолжают прибывать в столицу из других частей страны в поисках безопасной жизни или заработков. Росту населения также способствовал приток людей, возвращающихся домой из Пакистана или Ирана.
С 2009 года мы оказываем поддержку министерству здравоохранения страны и работаем в районной больнице Ахмад-шах Баба в восточной части Кабула, предоставляя амбулаторную и стационарную помощь и уделяя особое внимание материнскому здравоохранению и оказанию неотложной помощи. В 2018 году мы начали процесс передачи своей работы министерству здравоохранения и к концу декабря передали функции по проведению амбулаторного лечения. В период с 2009 по 2018 год наши команды провели более миллиона амбулаторных консультаций и более 460 000 консультаций в отделении неотложной помощи. В 2018 году мы также оказывали поддержку в оказании неонатальной и педиатрической помощи, дородового и послеродового ухода, хирургического лечения, лечения недоедания, помощи при планировании семьи, организации мероприятий по санитарному просвещению и проведении вакцинирования. Оставшаяся работа в области материнского здравоохранения будет передана в конце марта 2019 года.
Мы продолжаем поддерживать министерство здравоохранения в оказании круглосуточной акушерской помощи в больнице Даште-Барчи. Эта больница — единственное учреждение в округе с населением более миллиона человек, где пациенты могут получить неотложную помощь и помощь при осложненных родах. Мы руководим палатой подготовки к родам и родильной палатой, операционной, палатой отдыха после родов, палатой для рожениц на 30 коек и палатой для новорожденных на 20 коек. В 2018 году наши команды приняли более 15 000 родов и госпитализировали в отделение новорожденных более 1 300 детей в тяжелом состоянии. Кроме этого, мы оказываем поддержку акушерским услугам в другой больнице этого района: здесь мы предоставляем персонал и проводим обучение, а также занимаемся поставками необходимых лекарственных препаратов.
Родильный дом в Хосте
С 2012 года мы руководим круглосуточным родильным домом в Хосте, на востоке Афганистана, обеспечивая женщин безопасными условиями для родов. Число новорожденных стабильно растет: в 2018 году команда приняла почти 23 500 родов. Около половины всех новорожденных в провинции Хост появляются на свет благодаря медицинской помощи «Врачей без границ». Мы также оказываем поддержку пяти медицинским центрам в отдаленных районах: таким образом, они могут принимать неосложненные роды, а родильный дом MSF — сосредоточить усилия на пациентах с осложнениями. В частности, мы укрепляем систему направления пациентов в больницу MSF, обеспечиваем поставки медицинских товаров и проводим обучение персонала, а также оказываем финансовую помощь для найма медсестер и строительства новых родильных отделений в двух из пяти учреждений. Мы также предоставляем персонал, финансовые и материально-технические ресурсы для акушерского отделения региональной больницы Хоста.
Больница Бост, Лашкаргах
С 2009 года мы поддерживаем региональную больницу Бост, одну из лишь трех референс-учреждений, работающих на юге Афганистана. Больница расположена в столице южной провинции Гильменд, которая оказалась в числе регионов, сильнее всего пострадавших от активного конфликта, и где не хватает полностью функционирующих медицинских учреждений. Блокпосты и отсутствие безопасности на дорогах также осложняют получение медицинской помощи, поэтому пациенты часто добираются до больницы в критическом состоянии. В 2018 году число пациентов, поступающих в больницу, по-прежнему превышало ее вместимость. Наши команды приняли более 14 000 родов, выполнили более 133 500 консультаций в отделении неотложной помощи и оказали медицинскую помощь примерно 5 000 детей с истощением.
Неотложная помощь в Герате
В апреле мы приступили к работе в отделении неотложной помощи региональной больницы Герата, одного из крупнейших медицинских учреждений на западе Афганистана, а также обучили сотрудников больницы управлению потоком пациентов, сортировке и ведению пострадавших при массовых поступлениях. Согласно оценкам, в течение года в город прибыло около 150 000 внутренних переселенцев, которые бежали из охваченных конфликтами или засухой провинций Герат, Бадгис и Гор. В декабре мы основали на окраине города зимнюю клинику для внутренне перемещенных лиц, где уделяли особое внимание женщинам и детям младше пяти лет.
Лекарственно-устойчивый туберкулез в Кандагаре
С 2016 года мы оказываем поддержку службам здравоохранения провинции Кандагар в диагностике и лечении пациентов с лекарственно-устойчивым туберкулезом (ЛУ ТБ). С тех пор в программу были включены 102 пациента с ЛУ ТБ и более половины из них начали получать новый укороченный режим лечения вместо стандартного, продолжительность которого составляла не менее 20 месяцев. В сентябре была заложена основа нового противотуберкулезного центра, рассчитанного на 24 койки; открытие центра планируется на вторую половину 2019 года. Мы также поддерживали минздрав страны в лечении пациентов с лекарственно-чувствительным туберкулезом на базе региональной больницы Мир-Вайс и регионального противотуберкулезного центра. В одном лишь 2018 году мы диагностировали 1 100 новых случаев лекарственно-чувствительного туберкулеза.
Травматологическая помощь в Кундузе
В июле 2017 года мы открыли амбулаторную клинику по лечению стабильных пациентов с легкими ожогами, травмами, ранами от предыдущих операций и заболеваниями, которые вызывают хронические повреждения кожи, как, например, диабет. В 2018 году наша команда оказала медицинскую помощь 2 400 пациентам и провела 14 000 повторных приемов. Мы также продолжили координировать работу небольшой клиники по стабилизации пациентов в районе Чардара, к западу от Кундуза, и начали строительство нового травматологического учреждения в Кундузе. В 2015 году удар авиации США уничтожил наш травматологический центр, в результате чего погибли 24 пациента, 14 сотрудников и четыре опекуна. После этого мы провели переговоры со сторонами конфликта для получения официальных заверений, что сотрудники, пациенты и учреждения MSF более не подвергнутся нападениям. Мы получили четкие заверения, что «Врачи без границ» могут лечить всех людей, нуждающихся в медицинской помощи, независимо от их национальности, политических убеждений или подданства.
Сотрудники (2018 г): 2 502
Расходы (2018 г): 32 000 000 евро
MSF начала работать в стране в 1980 году
В Афганистане зафиксирован один из самых высоких уровней материнской смертности в мире; деятельность MSF в этой стране направлена на повышение доступа к неотложной, педиатрической и акушерской медицинской помощи.
_______________
В октябре 2015 года удары авиации США уничтожили травматологический центр MSF в Кундузе, в результате авианалета погибли 42 человека, MSF начала переговоры со всеми сторонами конфликта по вопросу соблюдения нейтралитета в отношении медицинских учреждений.
В конце 2016 года MSF получила заверения о том, что ее сотрудники и пациенты не подвергнутся нападениям, а медицинская помощь будет оказываться всем людям, которые в ней нуждаются, независимо от этнической принадлежности, политической приверженности или гражданства.
Сложно обеспечить такие гарантии в зоне конфликта, но MSF надеется, что данные заверения позволят рассмотреть возможность возобновления работы травматологического центра в Кундузе в 2017 году.
В 2016 году конфликт в Афганистане продолжал усугубляться. В стране по-прежнему работают другие проекты MSF, так как число пациентов, которым требуется медицинская помощь, постоянно растет.
В 2017 году в Афганистане продолжалась эскалация конфликта, усугубив и без того колоссальные медицинские потребности населения страны. В пяти провинциях Афганистана, где работают шесть проектов MSF, наблюдался постоянный рост числа людей, нуждавшихся в медицинской помощи. В 2016 году благодаря сотрудникам организации на свет появились более 66 000 детей, в 2017 году команды MSF помогли появиться
на свет более чем 70 000 новорожденных, что составляет почти четверть всех детей в мире, рожденных благодаря MSF.
Травматологический центр в Кундузе
3 октября 2015 года стал одним из самых черных дней в истории MSF: в результате налета воздушных войск США был уничтожен травматологический центр в Кундузе и убиты 42 человека, включая 14 сотрудников MSF. Бомбардировка медучреждения лишила тысячи человек жизненно важной помощи и оставила неизгладимую рану в сердцах сотрудников MSF, работающих в Афганистане и других странах. Мы получили мощную поддержку со стороны наших доноров и обычных людей со всего мира. Под удар была поставлена не только работа MSF в Кундузе, но и сама возможность оказания травматологической помощи на передовой в любой точке света, где бушует война.
После этого инцидента MSF взяла время на серьезные размышления и провела напряженные переговоры со всеми сторонами конфликта на высочайшем уровне. Цель переговоров состояла в определении границ оказания травматологической помощи в зоне конфликта и недопущения подобных событий в будущем. Через полтора года переговоров MSF получила официальные заверения в том, что отныне наши сотрудники, пациенты и медицинские учреждения не будут подвергаться нападениям, и мы сможем оказывать медицинскую помощь всем нуждающимся, вне зависимости от их национальности, политических убеждений или страны подданства.
Население Кундуза по -прежнему остро нуждается в жизненно важной травматологической помощи, бесплатных и качественных медицинских услугах. Мы знаем, что в зоне активных боевых действий невозможно гарантировать полную безопасность, но надеемся, что полученные заверения позволят нам вернуться к работе и снизить риски при оказании травматологической помощи в зонах боевых действий. Процесс возвращения MSF в Кундуз проходит медленно и постепенно. Он стартовал в июле 2017 года с открытия амбулаторной клиники для стабильных пациентов с легкими ожогами, постоперационными осложнениями, легкими травмами и заболеваниями, вызывающими хронические повреждения кожи, как, например, диабет. MSF по-прежнему руководит небольшой клиникой стабилизации пациентов в сельском районе Чардара и в 2019 году планирует открыть новую травматологическую больницу в Кундузе.
Медицина в Кабуле
Последние десять лет в столице Афганистана Кабуле наблюдается колоссальный прирост населения, и службы здравоохранения города не справляются с потребностями жителей в медицинской помощи. Люди продолжают прибывать в столицу из других частей страны в поисках безопасной жизни или заработков.
С 2009 года MSF оказывает поддержку Министерству здравоохранения Афганистана и работает в районной больнице Ахмад-шах Баба в восточном Кабуле, где обслуживается более 1,2 млн человек. MSF руководит стационарным и амбулаторным отделениями больницы и уделяет особое внимание материнскому здоровью, включая дородовую, послеродовую и неотложную помощь. Команды MSF также оказывают неонатальную и педиатрическую помощь, проводят хирургические операции, помогают с дополнительным питанием, планированием семьи, санитарным просвещением и иммунизацией населения. Сотрудники MSF работают в лаборатории и рентгенологическом отделении больницы и координируют программы лечения туберкулеза и таких хронических неинфекционных заболеваний как гипертензия и диабет. В 2017 году в больнице было проведено 116 000 амбулаторных консультаций, а каждый месяц госпитализировано более 2000 пациентов. За этот год в больнице появились на свет более 20 000 детей — почти 60 новорожденных в день.
MSF поддерживает минздрав страны в оказании круглосуточной акушерской помощи в больнице Даште-Барчи — единственном медицинском учреждении района с населением более миллиона человек, где оказывается неотложная помощь и помощь при осложненных родах. MSF руководит палатой подготовки к родам, родильной палатой и операционной для кесаревых сечений и других осложнений при родах, а также палатой отдыха после родов, родильным отделением вместимостью 30 коек и неонатальным отделением вместимостью 20 коек. В 2017 году команда MSF приняла почти 16 000 родов, треть из которых прошла с осложнениями. В конце года MSF начала оказывать поддержку еще одной больнице в этом районе с кадровыми ресурсами и обучением сотрудников, а также поставками необходимых лекарственных препаратов, для повышения возможностей больницы по оказанию акушерских услуг.
Больница Бост, Лашкаргах
Другая команда MSF работает в областной больнице Бост в городе Лашкаргах, столице провинции Гильменд. Гильменд — одна из провинций страны, наиболее сильно пострадавших от активных боевых действий, нестабильная ситуация крайне негативно сказывается на доступности медицинских услуг, особенно для жителей сельских районов. Больница Бост является одним из трех референс-учреждений на юге Афганистана и обладает вместимостью 353 койки, в среднем загрузка больницы составляет почти 100%. В некоторые периоды года наплыв пациентов превышает возможности больницы. В 2017 году команда MSF приняла 11 000 родов и провела более 90 000 консультаций в отделении неотложной помощи. Почти 3500 детей получили лечение тяжелого недоедания, что на 40% выше, чем в 2016 году.
Родильный дом в Хосте
Для обеспечения безопасных условий для родов MSF руководит круглосуточным родильным домом в городе Хост (восточный Афганистан) с 2012 года. Число новорожденных стабильно растет: в 2017 году команда приняла почти 23 000 родов. MSF также оказывает поддержку пяти медицинским центрам в отдаленных районах провинции, которые принимают неосложненные роды; таким образом, сотрудники роддома в Хосте могут уделить первостепенное внимание пациенткам с осложнениями. Помимо оказания помощи с направлением пациенток в роддом в случае осложненных родов, MSF также занимается поставками товаров медицинского назначения, обучением персонала, оказанием финансовой помощи для найма акушерок и строительством новых родильных отделений в двух медицинских центрах.
Лечение туберкулеза в Кандагаре
В 2017 году первые пациенты-участники программы MSF по лечению лекарственно-устойчивого туберкулеза (ЛУ ТБ) в Кандагаре успешно завершили лечение и были выписаны из больницы. С начала проекта лекарственно-устойчивый туберкулез был диагностирован у 41 пациента; 13 из них начали получать лечение по новому режиму, продолжительность которого составляет всего девять месяцев вместо 20. Такой краткосрочный режим лечения обладает меньшей токсичностью и способен повысить качество жизни пациентов. Для работы проекта также предоставлена лаборатория и палата для пребывания пациентов во время лечения. Кроме этого, MSF оказывает поддержку региональной больнице Мир Вайс и организует обучение сотрудников других учреждений по диагностике туберкулеза, включая лекарственно-чувствительный туберкулез.
Сотрудники (2017 г): 2 282
Расходы (2017 г): 39 800 000 евро
MSF начала работать в стране в 1980 году
Оренбургские активисты ОНФ провели онлайн-урок, посвященный Дню Героев Отечества
Активисты Общероссийского народного фронта в Оренбургской области совместно с региональным министерством образования провели в дистанционном формате «урок мужества», посвященный Дню Героев Отечества. На нем учащимся 9–11 классов рассказали о значимости даты 9 декабря в истории России. А в Оренбургском президентском кадетском училище почтили память героев-оренбуржцев, воинов-интернационалистов Вячеслава Александрова и Александра Прохоренко.
Эксперт ОНФ, участник войны в Афганистане, майор запаса, ветеран ВДВ, педагог-организатор школы «Юный десантник» города Оренбурга Андрей Брюнин посвятил свое выступление отваге и героизму известных оренбургских защитников, Героев Отечества. Он рассказал о погибших командире отделения 9-й парашютно-десантной роты 40-й армии в Афганистане, младшем сержанте Вячеславе Александрове и лейтенанте, заместителе командира 7-й мотострелковой роты этой же армии Сергее Амосове. А также о подвиге ныне живущего за пределами Оренбуржья генерал-майора Александра Солуянова, принимавшего участие в боевой операции по уничтожению крупных банд в Ниджбарском ущелье в 1983 г.
«Герои живут или жили среди нас. Это обычные люди, которые воспитаны своими родителями и в учебных заведениях. Они стояли и стоят на защите безопасности и жизни граждан. И мы должны знать и помнить тех, кто до конца исполнил свой служебный долг», – отметил Брюнин.
Он также добавил, что «уроки мужества» общественники проводят с 2017 г. в образовательных учреждениях Оренбурга, Бузулука, Оренбургского и Тюльганского районов. Общая аудитория составила более 10 тыс. человек.
Мероприятия, посвященные Дню Героев Отечества, были организованы в Оренбургском президентском кадетском училище. Его воспитанники возложили цветы к памятнику Героя России Александра Прохоренко. А пятиклассникам в доступной форме рассказали о причинах, последствиях и потерях советских войск в Афганском конфликте 1979–1989 гг. Этот курс носит имя Героя Советского Союза, гвардии младшего сержанта Вячеслава Александрова, погибшего при выполнении интернационального долга, поэтому кадеты решили затронуть тему войны в Афганистане.
К этим урокам ребята отнеслись серьезно. «Участвовать в таких торжественных мероприятиях – для нас высокая честь. Так мы можем выразить свое уважение и признательность ко всем нашим героям – известным и безызвестным. Это наш священный долг!» – сказал кадет IV курса Андрей Плотников.
«Такие мероприятия помогают воспитывать уважительное отношение к старшему поколению и формировать у молодежи патриотическое сознание, верность Отечеству, готовность к выполнению обязанностей по защите Родины. Дети узнают о служебном пути и героических подвигах военнослужащих, которые подчас ценой собственной жизни спасали своих товарищей», – сказала сопредседатель регионального штаба ОНФ в Оренбургской области, начальник Оренбургского президентского кадетского училища Татьяна Машковская.
30 лет назад советские войска покинули Афганистан — Российская газета
Тридцать лет назад произошло знаковое и в определенной мере эпохальное событие: советский военный контингент покинул Афганистан, в котором присутствовал десять лет. Закончилась пора, когда на территории этого дружественного государства наши воины выполняли свою солдатскую миссию достойно и с честью, родные и близкие с тревогой всматривались в неясное будущее, испытывая крайнее беспокойство и острую боль за судьбы своих детей, ведущих боевые действия.
Афганская война — это особая, написанная кровью страница истории нашей страны. Слово «Афган» стало фактически нарицательным, утвердившись в коллективной памяти и коллективном сознании как время огромных потерь, не соизмеримых с заявленными целями борьбы (подавление сопротивления оппозиции и укрепление власти законного правительства), время нечеловеческих усилий позднесоветской армии. Каких только нелицеприятных эпитетов ни присваивали военной операции, осуществлявшейся Советским Союзом на территории сопредельного (на тот момент) и крайне неспокойного государства. Многие и тогда, и сейчас называют афганскую кампанию войной за чужие интересы. Многие до сих пор оспаривают ее целесообразность. Но давайте посмотрим на проблему внимательнее и подойдем к ней издалека.
Исторически Афганистан всегда был дружественным как для России, так и для СССР. Эта страна, завоевавшая суверенитет ровно сто лет назад, самой первой в мире признала СССР, тем самым начав процесс мировой легитимации нового советского государства. В последующие годы мы установили с Афганистаном не просто добрососедские, а конструктивные партнерские отношения, стали регулярно осуществлять экономическое сотрудничество, культурный обмен, политический диалог.
Русская ментальность, вне зависимости от текущего политического строя, неизменно предполагает взаимопомощь важной составляющей дружбы, в том числе на уровне международных отношений. А Афганистан в семидесятых годах прошлого века в помощи явно нуждался. Когда в 1973 году там произошел государственный переворот, в ходе которого свергли законного правителя — короля Захир-Шаха, основы политического строя сильно пошатнулись, форма правления сменилась с монархической на республиканскую.
Тем не менее, республика не дала больше свободы народу, не привела к демократии. Установилась авторитарная диктатура под руководством Мухаммеда Дауда, совсем ненадолго снискавшего народную лояльность. Проведение непопулярных реформ радикальными методами отвернуло от него большинство первоначальных единомышленников.
Как известно, прецедент имеет обычай повторяться, и всего через пять лет произошел новый социально-политический взрыв: Саурская Апрельская революция, приведшая к руководству страной социалиста Нур Мохаммада Тараки. Смена власти, сопряженная с централизацией всех властных институтов, мобилизацией правоохранительных органов на борьбу против инакомыслия, введением жестких репрессивных мер в отношении «несогласных», повлекла не только экономическую деградацию, но и крайнюю общественную нестабильность. В обществе сформировались новые и активизировались уже существовавшие, но бывшие на периферии, «в подполье» ультрарадикальные оппозиционные и террористические группировки. Они буквально вышли из тени на волне массовых арестов и казней, проводившихся властями.
Однако жестокость борцов против социалистического режима и его лидера в разы превзошла жестокость самого Тараки. На «подмогу» Пешаварской семерке и другим суннитским моджахедам пришли египетские джихадисты и флагман международного терроризма XX века — Аль-Каида. Так был создан костяк противостоявших официальному правительству сил. Вспыхнула полномасштабная гражданская война.
Напоминать о том, какая страна является «родительницей» Аль-Каиды, полагаю, не следует. Но эта же страна, сама впоследствии пострадавшая от рук своего детища (11 сентября 2001 года), включилась тогда, в семидесятых, в борьбу с «тираном» Тараки, создавая лагеря для подготовки боевиков, снабжая их деньгами и оружием, помогая им в транспортно-логистических, инфраструктурных и организационных вопросах. Солидарность с суннитскими моджахедами выразил целый ряд стран, среди которых Великобритания, ФРГ, Турция, Пакистан, Япония, Израиль, ОАЭ. Одновременно с этим вырастало и другое «крыло» противоборства правившему режиму: шиитское. Курируемое Ираном.
Афганскому народу в данных условиях грозил ни много, ни мало передел страны, ее раздробление, потеря суверенитета и любых признаков государственности. Собственно, то, что сейчас мы наблюдаем в Ливии. Беззаконие, криминал, террор…
Итак, все это творилось на территории, находящейся в непосредственной близости от нашей государственной границы. В так называемом «мягком подбрюшье» Советского Союза. И даже если абстрагироваться от уже упомянутой «русской ментальности» и нашего национального характера, привыкшего защищать тех, кто слаб, и помогать тем, кто нуждается, становится понятным, зачем нужно было вводить советские войска в Афганистан в 1979 году. Выполнение интернационального долга в рамках заключенных международных договоров лишь один из мотивов, по которым нужно было осуществлять данную операцию. Еще более важной причиной для этого являлась необходимость обеспечения безопасности СССР. Гражданская война в государстве всегда несет в себе угрозу для его соседей.
Мы помним, что тогдашнему советскому руководству тяжело далось решение ввести войска, о чем свидетельствует множество отклоненных просьб правительства Афганистана о военной помощи. Но когда ситуация накалилась до предела, когда после убитого мятежниками Тараки государство возглавил Хафизулла Амин и возникла угроза полноценной военной интервенции стран НАТО, 12 декабря 1979 года ЦК КПСС секретным постановлением утвердило ввод войск. Спустя две недели началась реализация этого решения.
В состав ограниченного контингента советских войск в Афганистане (ОКСВА) входило управление 40-й армии с частями обеспечения и обслуживания, четыре дивизии, пять отдельных бригад, четыре отдельных полка, четыре полка боевой авиации, три вертолетных полка, одна трубопроводная бригада, одна бригада материального обеспечения и некоторые другие части и учреждения. Но все мы знаем, что душманы, гораздо лучше ориентировавшиеся на местности, где велись боевые действия, в короткие сроки нанесли серьезный урон нашим Вооруженным силам. Пришлось неоднократно пополнять контингент.
Преимущество, которое имели афганские повстанцы, коренные жители территорий — плацдармов боевых действий, перед нашими войсками сложно переоценить. Ведь бои велись преимущественно на земле (сухопутными войсками при поддержке штурмовой авиации), носили контактный характер. Нашим войскам приходилось постоянно передислоцироваться. И если душманы знали все окрестности как свои пять пальцев, то поначалу нашим ребятам, оказавшимся на чужой земле, порою приходилось действовать вслепую.
Тем не менее, задачи, стоявшие перед СССР в данной компании, наш ограниченный контингент выполнил. Зачастую, неверно истолковывая сами цели и задачи, которые стояли перед нами в Афганистане, историки, политологи, военные эксперты говорят: «В этой войне мы не победили». Напомню, что от ОКСВА не требовалось как таковой военной победы над мятежниками: нам важно было содействовать возврату власти в руки официального правительства и подавлению вооруженной борьбы моджахедов, оказать помощь правительственной армии.
И эта помощь была оказана. Если вначале советские войска преимущественно осуществляли самостоятельные боевые действия, то потом увеличилось число совместных с афганскими войсками операций. На завершающий этап противоборства повстанцам приходилась уже львиная доля операций, проводившихся самой афганской правительственной армией. Таким образом, наш военный контингент позволил частям и подразделениям правительственной армии укрепить свою мощь и боевой дух, лучше обучиться, в определенной мере снизить нагрузку и восстановиться, после чего вступать в бой уже с новыми силами. Конечно, в Афганистане так и не воцарился мир, не стабилизировалась обстановка. Но хотя бы частично с помощью наших войск порядок удалось навести. Так сказать, погасить полыхавшее пламя.
Десятилетие кровавой войны унесло жизни 13835 советских солдат и офицеров. Эти данные приводятся в газете «Правда» за 1989 год. Однако цифры впоследствии, к сожалению, обновились: число советских безвозвратных потерь в Афганистане возросло до 15031 человека. Этот список пополнили умершие от болезней и ран, пропавшие без вести наши сограждане. Цифры, конечно, колоссальные, особенно с учетом того, что многие из погибших были совсем молодыми ребятами…
До сих пор не утихают споры: а надо ли было «лезть в Афган»? Дискуссии ведутся в разных кругах, на разных уровнях. Полагаю, что это решение оправдала сама история. Дальнейшие события продемонстрировали, насколько важным оказалось вмешаться в ход гражданской войны в Афганистане. Данный шаг, помимо достижения уже упоминавшихся целей (помочь дружественной стране, обеспечить собственную безопасность посредством борьбы с джихадистской угрозой на дальних подступах) сослужил нам хорошую службу в перспективе средне- и долгосрочной. Участие в боевых действиях в конце 70-х — конце 80-х годов в Афганистане стало для нас лакмусовой бумагой, наглядно показав определенные недостатки и ошибки нашей тогдашней армии.
«Лихие 90-е» мы в расчет не берем: этот период лишен каких бы то ни было попыток тогдашней власти развить, модернизировать, усовершенствовать нашу армию и флот. Но в нулевых процесс пошел стремительно, и благодаря ускоренным, даже в хорошем смысле форсированным темпам военного строительства наши Вооруженные силы пришли к нынешнему состоянию высочайшей обороноспособности и боеготовности.
Подтверждения тому — не только и не столько рапорты из военных округов и регулярные отчеты Министерства обороны, а результаты участия России в борьбе с международным терроризмом в Сирии. Напомню, что наши Вооруженные силы приступили к осуществлению данной операции 30 сентября 2015 года. На тот момент более 70% территории Сирии находилось под контролем террористов «Исламского государства». На сегодняшний день террористы контролируют менее 2% территории этой страны. И только лишь по одной причине эти 2% еще не освобождены: наши военнослужащие проводят «зачистку» аккуратно, дабы не задеть мирных жителей. А оставшиеся боевики скрываются в густонаселенных районах, рассеиваются по жилым кварталам, маскируются под обычных граждан. Если бы мы наносили удары так, как это делают страны НАТО, не считаясь с интересами простого народа, разумеется, террористические группировки в САР были бы полностью истреблены. Но такой путь для нас неприемлем, так как мы руководствуемся прежде всего интересами людей. Главное же наше достижение заключается даже не в площадях, освобожденных от игиловцев, а в том, что подорвана сама основа терроризма в Сирии. Уцелевшие на сегодняшний день боевики дезориентированы, деморализованы, дезорганизованы, морально и физически подавлены, лишены финансовой опоры и военных ресурсов для дальнейшей серьезной борьбы.
Конечно, прямое сравнение афганской и сирийской кампаний не вполне корректно. Исходные условия разные. Сирийский президент, действительно, пользуется народной поддержкой, чего нельзя сказать о тогдашнем главе Афганистана. Умалять значение данного фактора нельзя. Кроме того, повторюсь, в Афганистане мы воевали на земле, а в Сирии с террористами борются ВКС России. Но, тем не менее, в обоих случаях речь идет об участии ограниченного контингента в войне за рубежом по приглашению официальной власти страны. Поэтому определенные параллели проводить просто необходимо.
Успехами в сирийской кампании мы во многом обязаны тому, что нынешнее российское руководство — и Верховный главнокомандующий Владимир Владимирович Путин, и министр обороны, генерал армии Сергей Кужугетович Шойгу, и другие ключевые фигуры, ответственные за развитие сферы обороны и за принятие решений в ней — сделало правильные выводы из Афганской войны. Россия укрепила армию по многим направлениям, усовершенствовала подготовку личного состава, улучшила координацию различных родов войск, оснастила солдат и офицеров качественным, современным, высокотехнологичным оружием, качественной, передовой военной и специальной техникой. Шагнули вперед наука и техника, НИОКРы военного назначения стали активно поддерживаться государственной властью, финансироваться, поощряться на всех уровнях, благодаря чему теоретические разработки активно конвертировались в практические достижения. Успешный опытный образец уже не оставался на уровне опытного образца, он выходил в серию и активно внедрялся. Таким образом, ценой огромных потерь, понесенных в Афганистане, мы добились сегодняшнего приоритета развития сферы обороны и оборонно-промышленного комплекса.
Возвращаясь к сегодняшней дате, скажу несколько слов о выводе ограниченного контингента СССР из Афганистана. Данное решение было продиктовано в большей степени политическими соображениями, в меньшей — экономическими. В преддверии 90-х горбачевское руководство взяло курс на сближение со странами Запада, в том числе членами НАТО. Много насчитывается уступок, сделанных позднесоветской властью и позднесоветскими правившими элитами. Одна из них — недавно денонсированный Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, который заключался на невыгодных для нас условиях в 1987 году. Вывод войск из Афганистана стал доказательством пацифистского, миротворческого настроя СССР, одним из последовательных шагов навстречу США и их союзникам. Как мы видим сейчас, ничуть не оцененных, а, напротив, истолкованных как слабость.
Мощь нынешней российской армии, а также геополитическое поведение России, все наши крайние действия на международной арене доказывают, что мы учим уроки истории. Конечно, история не терпит сослагательного наклонения, но если бы не трудное, кровавое десятилетие 1979-1989 годов, возможно, мы бы не имели тот крепкий щит, который имеем сейчас.
И, наконец, хочу сказать о том, что мы должны сделать для подведения черты под Афганской войной. Отдать должное всем ее участникам: и погибшим в этой стране, и вернувшимся домой. Первых должна сопровождать светлая память, вторых — забота и уважение. Для меня и, уверен, для подавляющего большинства наших соотечественников каждый участник той войны — настоящий герой.
Сёстры
Зарина Ахматова, Кабул-Алматы, Vласть
Фото автора и Басира Ахмеда Салехи
Мир следит за «Женским Маршем на Вашингтон» (по аналогии с другим маршем на Вашингтон, 63-го года, когда Мартин Лютер Кинг произнес эпохальную речь, начинавшуюся словами «У меня есть мечта). Лица нынешнего марша меняют черты, его лозунги подхватывают голоса Роберта Де Ниро, Мадонны, Шер, Скарлетт Йоханссон и даже Анджелы Дэвис — всех тех, кто разделяет суть протеста, которая заключается в стремлении защитить десятилетиями отвоеванные права. И не только женщин, а всех, кто менее защищен и в различной степени уязвим. На другом краю Земли — в Афганистане — женщины уже много лет борются за право выходить на улицу по своим делам и не быть растерзанными толпой или осужденными зеваками. Правда, борьба эта проистекает (пока) не маршами и восстаниями, но ежедневным трудом и личными историями.
В афганской командировке у меня был допуск в этот стойкий женский мир. В мир, где можно поговорить по душам, оказавшись на женской половине — туда, куда мужчинам вход заказан. Там, где снимают бурки и платки и говорят о своих чувствах. Все мои собеседницы, от политиков до женщин из приюта жертв домашнего насилия и студенток, о чем-то мечтают, за что-то борются и имеют гораздо большее значение, чем во многом мужская история Афганистана пытается им отвести. Возможно, именно сейчас истории героинь, встреченных мною там, зазвучат другими, чистыми нотами и напомнят скептикам о том, что право на жизнь, на уважение, на достойное отношение — не пустой звук, не то, что мир получил без борьбы и не то, что шло в его базовой комплектации. А права женщин — не «бабские капризы», а целые человеческие судьбы, и очень часто, к сожалению, драмы. Но одна из моих героинь говорит, что верит в силу sisterhood – сестринства, которое способно превратить трагедии в перемены.
В центре афганской столицы, возле рынков, университета и мечети, в зловонном канале, который по старой памяти называется рекой Кабул, возвышается мемориал. Знаменитый афганский белоснежный мрамор, разбитый венозной паутинкой взмывает в небо красным кулаком – символом борьбы. На монументе – черно-белое фото окровавленной девушки. Выгравированные на дари и английском надписи: «В память о жертвах невежества и фанатизма. Монумент мученице Фархунде. На этом месте 19 марта 2015 изуродованное и избитое тело 27-летней Фархунды было подожжено варварами и невеждами, которые пытали ее до смерти с жестокостью, бессмысленной и невыразимой. Этот памятник был возведен в память о ней, как свидетельство в залог от тех, кто поклялся беспощадно бороться против бесчестья невежества, фанатизма, женоненавистничества и мракобесия, а также за освобождение нашей земли от дикости, предательства и несправедливости. Партия Солидарности Афганистана и группа людей, ищущих справедливости».
Этот монумент был открыт в годовщину кровавого события. Мои сопровождающие просят меня не задерживаться здесь. Несмотря на то, что это место уже полито кровью, оно не стало безопасным. Здесь полтора года назад разъяренная толпа сбежалась на крик муллы о том, что «безбожница» Фархунда сожгла Коран. В Сети есть видео, а на The New York Times – даже небольшой документальный фильм, собранный из кадров, сделанных зеваками на мобильный телефон. Для тех, кто не уверен в том, что сможет осилить подобное, стоит оставить предупреждение – лучше не искать. Это – цифровое свидетельство первобытной жестокости. Девушка, забитая камнями в центре города. Канонический образ – окровавленная, с растрепанными волосами и разбитым лицом она стоит перед толпой и пытается прокричать, что мусульманка. «А мусульмане не жгут Коран» — слова, едва ли не самые последние в жизни Фархунды. Она носила никаб – закрывала лицо, получила степень в области религиоведения, преподавала в школе, была, как это называют, практикующей мусульманкой, а в тот день стояла перед толпой, пытаясь прокричать о том, что ее вера — истинная. Именно эта фотография облетела мировые СМИ, именно эту фотографию распечатывали потом женщины, чтобы надеть ее вместо маски, выходя на демонстрации с требованиями справедливости. Полиция не смогла защитить девушку, изначально предприняв вялую попытку — офицеры затащили ее на крышу магазина, с которой Фархунду сбили деревянным столбом. Проходящие мимо мужчины сбежались на крики — и каждый новый соучастник бросил в нее камень. Ее тело протащили по земле, прицепив к бамперу автомобиля. А потом пытались поджечь – одежда уже бездыханной Фархунды намокла от крови, поэтому толпа снимала с себя шарфы и верхнюю одежду, чтобы пламя возгорелось. На все ушло не больше получаса.
Следствие, стимулированное беспрецедентным общественным резонансом, потом выяснило – конечно же, Фархунда не жгла Книгу. У нее вышел спор с муллой, который продавал амулеты, она утверждала, что подобный бизнес не соответствует канонам ислама. Мулле было достаточно громко оговорить ее, остальное сделали разъяренные мужчины, сбежавшиеся на призыв. Сначала правосудие вершилось без особого усердия, но нарратив официального Кабула и международное давление вынудило искать тех, кто был виноват в преступлении. Основные участники, а также бездействующие полицейские получили сроки. Не смертную казнь, конечно, которой бы подверглась женщина, будь она на их месте, и не пожизненное заключение, но и то, что сделали в современных условиях — афганское достижение.
Медовым светом заливает солнце площадь у мечети, рикошетит янтарными брызгами от ее куполов, стайки голубей, если перефразировать Гюго, кружат рядом, как ангелы. Напоминает ли эта городская пастораль средневековый пейзаж, условно парижский? Не являлись ли схожие образы несколько веков назад и несколько столетий подряд европейскому горожанину, что приходил на Гревскую площадь, которую в день публичных казней оцепляли вороны, отпугивая голубей. Было ли кровавое зрелище таким же первобытно-важным для праотцов Декларации прав человека и гражданина – закона, направленного против деспотизма и дискриминации. Документа, по сей день, лежащего в основе французской Конституции. Сколько крови должно пролиться в иссохшую зловонную реку Кабул, чтобы право и жизнь человека обрели большее значение. Большее, нежели хотя бы ритуальная ненависть?
Все эти вопросы в секунды проносятся в голове, не оставляя воображению шанса осознать – здесь, в мирных городских реквизитах, забивали камнями жертву клеветы. Но, впервые за долгое время, не считая протестов и демонстраций, афганские женщины пошли против традиционного уклада. Они отобрали у мужчин их многовековое право – предать земле. В исламской традиции женщины не присутствуют в день похорон на кладбище. Но похороны Фархунды стали исключением. Траурная процессия в черном, состоящая из женщин, и только женщин, несла к могиле тело своей истерзанной сестры. «Вы не заслужили того, чтобы похоронить ее».
Фархунда – не единственная жертва многовекового уклада, фрустраций, мизогинии и мужской ярости. Десятки женщин в провинциях становятся жертвами самосуда, жертвами «убийств чести» и жертвами собственных мужей, братьев и отцов в афганских городах. Но убийство Фархунды впервые вызвало такое противостояние. Открытое и весьма однозначное. Каждая из тех, кто не побоялась выйти на митинг, понимала, что в любой момент может стать Фархундой…
МинаМина Кахар была на акциях протеста в память о Фархунде. Если поговорить с Миной полчаса, становится понятным, что такая, как она не могла не пойти.
Ей немногим за 30. У Мины — светлая кожа, серо-голубые глаза, и улыбка ребенка, у которого есть мечта. Мина — дизайнер интерьера. Она работала в международных НПО. Мина встречает нас в не так давно открывшемся ресторане. Оформление — ее рук дело. Она много чего успевает, еще о большем мечтает.
Этот семейный ресторан называют «женским», потому что практически все его сотрудники — женщины, от помощников шеф-повара до официанток. Только за ресепшеном нас встречает мужчина. Шеф-повар — тоже мужчина. Остальные, не считая охраны, женщины, которые нашли здесь работу, после того, как оказались в сложной жизненной ситуации. Либо развелись (что не больно приветствуется в Афганистане и сопровождается болезненным урегулированием внутрисемейных отношений), либо потеряли мужа, либо остались без средств к существованию. Официантка — девочка, по виду, лет 17, приходит к нам и смотрит в пол, застыв в полуметре от столика. Мина громко ей что-то говорит, смеется, похлопывает ее по плечу — мол, не бойся, — девочка отступает, теряется, смотрит на меня, думая, что я не замечаю, в конце концов, мы делаем заказ. Кажется, через полчаса всех протокольных мероприятий.
«У нас тут прекрасные клиенты и гости, здесь отмечают дни рождения, помолвки, проводят конференции», — хлопочет Мина, — «В Кабуле — в ресторанах в основном работают мужчины, а у нас официантки – женщины и девушки. Это был такой большой вызов, когда мы открылись. Эти женщины — у них ничего нет больше в жизни, даже дома, мы проводим для них тренинги, мы создали ресторан и нашли им работу. Нашли возможность сделать так, чтобы они поверили в будущее».
Мина училась в Пакистане, некоторое время жила в Москве, проходила практику в Иране. Она вдруг смотрит на диктофон и шепотом спрашивает — работает, нет? Я говорю, что работает. Она также шепотом просит его отключить. Я выключаю.
Мина смущенно улыбается и спрашивает меня, знаю ли я русский? Просит что-нибудь произнести на русском. Например, слово, которое обозначает мое имя. Я теряюсь. И Мина говорит: «Любовь?». Аккуратно так произносит. Почти без акцента. Но тихо. И смущается еще больше. Говорит, что помнит это слово из жизни в Москве, по которой скучает.
«Твое имя — не «любовь»?» — «Нет, кажется, совсем не «любовь». — «Но твое тоже красивое. Если у меня будет вторая дочь, я ее назову твоим, ты же тоже мусульманка, ты не против?». Я смеюсь: «Мина, а если сын?» Она внезапно говорит: «Давай сфотографируемся». Мы фотографируемся. На ее телефон. Селфи, которое она не выложит, конечно, в Facebook — не поймут.
Мина — из Кандагара, оттуда ее семья уехала в Пакистан, где она смогла получить образование в колледже. В Москве жила ее сестра, Мина говорит, что та умерла от болезни. Я не решаюсь уточнять детали — здесь так легко нарваться на очередную трагедию.
«В Москве я работала в цветочном магазине одну неделю, и там была пожилая леди, я не знала русского, она немного говорила на английском, и мы так общались. Я составляла букеты. Она так хвалила меня. Была очень добра. Она сказала мне: «Мина, ты же талантливая, у тебя много идей, ты можешь работать в дизайне, не уезжай! Здесь перспективы». Я, конечно, не могла остаться. Там была сестра, ее муж, родственники, а потом сестры не стало… Но мне очень нравилось в России».
В Кабул она попала уже во взрослом возрасте — 8 лет назад. С образованием, мечтами и багажом пережитых потерь. Еще через четыре года вышла замуж, говорит, что ей повезло. Муж ее поддерживает, уважает. Он работает вместе с ней в ресторане — именно поэтому она и может ходить на работу, хотя, конечно, без шепотков в спину не обходится.
«Тут женщине трудно работать. Если бы я была одинока, я бы ничего не смогла сделать. Из дома выходить и то — было трудно. А с мужем повезло. Он говорит мне: «Мина, это твоя мечта, дерзай». — «А какая у тебя мечта?» — «Я хочу творить, я хочу, чтобы люди знали, что афганская женщина может быть дизайнером и кем-нибудь еще, не только сидеть дома неграмотная. Я ведь могу придумать интерьер. И хочу, чтобы признавали, что женщины не хуже мужчин. Знаешь, я так счастлива, когда люди приходят сюда и говорят: «Вау! Мина! Трудно представить, что это сделано руками одной афганской женщины!» А недавно я давала интервью BBC, а теперь вот тебе. Значит, людей интересует то, что я делаю. Им это важно. Теперь я хочу открыть свой бутик, работаю над дизайном одежды, хочу, чтобы наши афганские женщины тоже в этом участвовали».
Мина рассказывает про каждую деталь интерьера, со страстью, вовлеченностью и любовью. Водит меня от стола к столу, показывает салфетки, скатерти, приборы.
«Знаешь же, наверное — тут не принято учиться, родители тоже мне говорили — не надо. Но я сказала: «Нет, я хочу работать». Начала в Пакистане в 16 лет учить английский, изучала социальные науки, потом дизайн. Я чувствую себя свободной только, когда работаю. И работа помогла мне справиться с потерями — я дважды потеряла своих еще не рожденных детей, а потом умерла сестра, следом — отец. Но я решила не сдаваться».
Я говорю, что она сильная и у нее все получится: «Да! Я — сильная. Я борюсь, сражаюсь с этой жизнью, — смеется она. А потом очень грустно и тихо добавляет: — Честно? Здесь очень трудно, с людьми… которые думают так и не хотят думать иначе. Ты спрашиваешь, чувствую ли я дискриминацию? Разве ты ее тут не чувствуешь? Она – везде. Ты выходишь с работы или из дома — на улицу — и уже непросто. Мне тесно. Я бы уехала… Тут все тут давит. Впервые я в Кабул попала 8 лет назад, когда мы вернулись из Пакистана. Я была напугана — как я тут буду работать? Как я тут буду жить?! Но вот как-то пока получается. Я даже дважды была приглашена на обед к первой леди, туда приглашали женщин, которые чего-то добились», — смущается она.
— А где бы ты хотела жить, Мина?
— Когда в России были мои родственники, то там. Сейчас — не знаю. Может, Дубай? Я никогда не смогу уехать, например, в Америку, потому что все мои родственники тут — и у них могут быть проблемы. И они говорят: «Мы не сможем даже письма тебе писать». Но у тебя было чувство, что тебя не понимают? Ты вот хочешь творить, создавать, А здесь все смотрят на меня: «Как? Ты работаешь?!» Когда пришел сюда мой муж, стало хоть немного легче.
Мина показывает свои фотографии на тусклом дисплее — дочку, интерьеры, проекты, акции протеста, в которых участвовала. Мы листаем ее жизнь в телефоне. Я замечаю на одной из стен — портреты женщин.
«Это наши первые леди, от самой первой», — говорит Мина и ведет меня к другой стене, — «А тут наши просвещенные афганские женщины, которые много дали стране, боролись за нее». Есть еще третья стена. Сразу — при входе.
«Это портреты наших мучениц, тех, что погибли мучительной смертью, как Фархунда, например, от терактов или были убиты».
Среди прочих — портрет Хамиды Бармаки, вместе с семьей — мужем и четырьмя детьми, погибшей при нападении на супермаркет в 2011 году. Бармаки была уважаемым правозащитником, профессором, одной из первых женщин в Афганистане, построивших карьеру в сфере юриспруденции. Ее работы изучали исламское и афганское право методом научного анализа, она знала несколько языков, вела ожесточенную борьбу за права человека, работала Уполномоченным по правам ребенка. Ее список достижений можно продолжать очень долго. Но нападение террориста-смертника на супермаркет в Кабуле оборвало жизнь всей ее семьи и ее самой. Ответственность за теракт в супермаркете «Файнест» взяла на себя Исламская партия Афганистана (ИПА) Гульбеддина Хекматиара, с которой в сентябре прошлого года афганским правительством было подписано мирное соглашение. В соответствии ним Хекматияр и его соратники не будут подвергаться судебному преследованию, смогут заниматься политической деятельностью и участвовать в выборах. Хекматияр в свою очередь обязался разорвать связи с террористическими группировками. Мирное соглашение вызвало широкие протесты в Кабуле. Хекматияра называли «мясником» за его деяния. Его борьба в 90-х за контроль над столицей с моджахедами привела к разрушению большей части города, а количество жертв достигало до 50 тысяч человек.
«Наверное, это немного странно, — говорит Мина, — вроде бы ты приходишь в ресторан, а тебя встречают портреты мучениц у двери, — но ведь большая часть женщин в нашем ресторане — жертвы домашнего насилия, те, которые смогли развестись, начать новую жизнь, прийти в тренинговый центр, так что в этом смысле эта стена — символична».
УбежищеВ Кабуле действует несколько центров адаптации женщин — жертв домашнего насилия. Найти их — не так-то просто. Это вполне объяснимо: сбежать от мужа и семьи в Афганистане — не то, чтобы персональный подвиг, но часто даже — преступление. Во времена, когда талибы были у власти, женщинам и вовсе запрещалось показываться на улице без сопровождения мужчин. Некоторых казнили за такие «вольности». Если учесть, что в стране почти 40 лет идет война, и женщина оставалась без кормильца в семье, то зачастую она просто могла не иметь такой «конвой».
Сейчас на улицу выходить можно, хотя и достаточно проблематично ввиду устоявшихся стереотипов, но вот проблема домашнего насилия стоит в стране все также остро.
В различных докладах правозащитных организаций говорится, что до 90 процентов женщин в Афганистане подвергаются домашнему насилию, и оно носит пандемический характер. Здесь по-прежнему распространены принудительные браки, так называемые «убийства чести» и физическое насилие.
В результате некоторых изысканий, нам все-таки удается попасть в один из приютов. Кризисный центр, который становится последней надеждой для многих женщин, прошедших все круги домашнего ада. Мы разговариваем с его руководителями — я обещаю, что не буду снимать лица женщин и публиковать фамилии.
«Знаете, почему я разрешаю вам туда сходить? Для этих женщин важно ощущение того, что они не одни в этом мире. Многие из них сбежали из отдаленных провинций, где они были один на один со всем этим… Скажите им, что они не одни. Что сотни женщин по всему миру борются с этим. И что у них есть на это право. Как и у всех, кто несправедливо подвергается насилию… Как, я думаю, и у наших сестёр в Казахстане».
Мы долго петляем по кабульским переулкам в поисках того самого дома, где содержится приют. Я почти поклялась не раскрывать нигде его адрес, но при всем желании — не смогла бы. Ориентация на местности в этом городе, поверьте, с первого раза – достаточно сложное предприятие.
Наши провожатые стучат в ворота, говорят какими-то паролями-позывными, заверяют в надежности. Наконец мы попадаем внутрь. Это — частный дом, двор которого щедро залит солнцем. Розы еще не отцвели. Ветер колышет легкие занавески, норовящие улететь в небо.
Несколько десятков испуганных глаз — женщины и дети — встречают нас в доме. Я снимаю обувь. Женщины — в большей степени очень молодые — разбегаются по комнатам, как горсть бусин, брошенных наотмашь. Пугливые, годами вымуштрованные не раздражать, не провоцировать, не попадаться на глаза, они тихо ступают по полам, застеленным коврами. Но любопытство берет верх. Собираются в большой комнате и рассаживаются на полу. Кто-то молится, кто-то кормит ребенка. Девушка лет 15 сидит на подоконнике с ноутбуком и в наушниках. Тренеры хвалят ее — она любит учиться, сбежала от престарелого мужа, которые ее избивал, и теперь собирается поступать в университет. Девочка-подросток — дочь одной из женщин, находящихся в приюте, приносит нам чайник и чашки. Сначала никто не хочет говорить. Я прошу перевести, что вряд ли их мужья прочтут эти истории, что имена можно изменить, что поговорю только с теми, кто захочет поделиться историей. В комнату влетает стайка детей. От них невозможно оторвать взгляд. Афганские дети — поразительно красивы – у них яркие черты, выразительные глаза буравят новые лица с любопытством и озорным недоверием. Большая часть из них — родилась уже здесь, в приюте. И для женщин эти дети — все, за что они готовы сражаться.
Женщины внезапно образуют небольшую очередь ко мне и диктофону. И делятся своими историями. Здесь нет тех, которые оптимистичны: потому что практически все, кто здесь живет, утратили связь с семьями, сбежать от мужа — позор, родители не примут. Вернуться к мужу — погибель. Большая часть девушек не знает грамоты. Здесь их обучают хотя бы каким-то навыкам, которые бы помогли устроиться на работу и обрести финансовую независимость.
Девушки сменяют друг друга, усаживаясь напротив, меняются должности и имена их мужей, меняются они сами, характер зарубцевавшихся ран (это не метафора), тембр голоса, мимика, цвет глаз, меняются названия провинций, из которых они бежали, меняются обстоятельства насилия. Не меняется лишь градус жестокости — уверенность их окружения в том, что они «заслужили», повинны, недостойны, «сама выпросила». Доводы, с которыми жертвы насилия не в силах совладать по всей земле от момента ее сотворения. Просто здесь, в стране, болезненно воспетой в книгах, в стране, где цикличны публичные казни и избиения, эта риторика достигает невыносимой концентрации.
Лет 15 назад Сакину выгнал муж. Она здесь давно. Сама не помнит, плохо изъясняется, научилась вот вязать. Муж просто сказал ей, чтобы шла, куда хочет. Никто не знает, почему Сакина не вернулась домой — скорее всего, ее бы просто не приняли обратно. Она стала скитаться и просить подаяния на улицах. Жила тем, что побиралась, питалась тем, что находила. Над ней надругалась компания из 4-6 человек. Руководитель кризисного центра увидела ее на улице — уже беременной. Сакина не помнит, кто ее семья, где ее дом и откуда она родом. В приюте она заново училась говорить, есть, пить, ходить и не бояться людей. У нее проблемы ментального характера. Но Сакина добрая и стеснительная. «Сфотографируйте, как она быстро вяжет», — шепчет мне тренер. Но Сакина улыбается и прячется от камеры с проворностью ребенка.
У Гульдар — тонкие руки и стопы. Когда она ждала ребенка, муж держал ее в подвале, иногда давал хлеба и воды. Бил, конечно. Всех били. Она медленно умирала. Сестра мужа помогла ей сбежать. Пришла к ним в гости, осталась на ночь. И пока все спали, открыла дверь в подвале. Гульдар сбежала. В приют она попала истощенной, и первое время не могла даже ходить. Сейчас она пытается получить развод, но к родителям уже не сможет вернуться. Поэтому она здесь.
Зайнаб выдали замуж «по обмену». Весьма распространенный тип брака. Её брат женился на девушке, брат которой женился на Зайнаб. Экономически очень рационально. Все «повязаны», деньги остаются в семье — ни о каком самостоятельном принятии решений речи не идет. Муж сильно избивал Зайнаб. Она сбежала два года назад. Скиталась, пока не попала в приют.
Торпекай тоже «обменяли». Ее брат женился на девушке, а Торпекай отдали замуж за отца этой девушки. Торпекай было 14, ее мужу — 70. Он был влиятельным человеком в провинции, поэтому ни о каких обращениях в суд или полицию не могло идти и речи. Она прожила в этой семье 10 лет. Вставала раньше всех, обслуживала большую семью – его детей от первого брака. Муж ее бил. Когда все уходили на работу, ее запирали на замок. Она сбежала, перелезла через забор и долго шла пешком. Пряталась от машин и людей, наконец, набрела на филиал кризисного центра в своей провинции. Для ее безопасности было решено отправит Торпекай в Кабул. Она ждет развода и говорит, что больше никогда не выйдет замуж. Хочет сама зарабатывать и научиться читать и писать. С родителями не общается — они не одобрят. Но иногда звонит сестре. Когда совсем грустно.
Мужда была готова жить со своим мужем, если бы он ее не бил. Сначала их посадили в тюрьму, за то, что он украл ее без помолвки, без уведомления родителей. Через полгода, после заключения, они поженились. Мужда говорит, что когда он ее избивал, то будто специально, все время ударял по голове. Она до сих пор лечится. Муж угрожал, что изуродует ее. Один раз ударил ножницами. Она показывает шрам на спине. Уходила, но муж обещал, что они будут жить отдельно от свекрови и все переменится. Он был наркоманом. И в том числе поэтому ничего не изменилось. В очередной раз, когда он ее избил, Мужда позвонила в администрацию провинции, трубку взяла женщина-офицер сказала, что и ее тоже бьют — доля такая у них, женская — надо терпеть и жить дальше. Мужда с мужем уехали в Иран. Там она обратилась в полицию. Ей сказали, что все, что могут сделать — депортировать ее отдельно от мужа в Афганистан. Мужда согласилась, ей выписали бумажку, где просили водителей о содействии — у нее не было ни копейки денег. Она добралась до Кабула и пришла сюда. Уже в приюте родился ребенок. Золовка сказала ей, что он никому не нужен. Мужда и не настаивала. Говорит, что сейчас хочет найти работу. Чтобы больше ни от кого не зависеть.
Еще одна наша героиня и вовсе просит не указывать ее имя. Муж в нее стрелял, когда она ждала ребенка. Это, конечно, не связано – он все время над ней издевался, но так совпало, что когда стрелял – была беременна. Он был наркозависим. Она показывает шрамы от побоев и ранений. Самый свежий — от ножа. Она жила в браке полтора года, а потом сбежала в родительский дом. Сразу после того, как вышла из больницы, где месяц провела на лечении. Четыре месяца у родителей были спокойными, но отец сказал, что это позор, да и небезопасно — а ну, как муж нагрянет. Потом мать умерла, и отец выгнал дочь из дома. Спасло ее лишь только то, что мужа в очередной раз посадили. Она пришла сюда вместе с ребенком. В центре говорят, что девушка вообще боится выходить за порог. Впрочем, здесь многие еще долго не могут спать спокойно, преследуемые кошмарами из прошлой жизни.
Наджула приковывает к себе внимание. Да, она красивая. Но дело не только в этом. В отличие от всех женщин здесь, ее глаза не полны страха, в них — решительность. Тихая, исполненная достоинства и силы. Она говорит не громко, но твердо. Ей 22. Ее бывший муж — очень влиятельный и богатый человек, работает в полиции. О том, что он женат и у него шестеро детей, Наджула узнала уже после того, как ее выдали замуж. Она пришла в его дом — и у него как раз родился седьмой ребенок. Она решила, что разведется, но муж не давал ей развод. Она продержалась три года, все они сопровождались побоями. Он угрожал ей ножом. Братья и сестры ее мужа пытались его вразумить. Он не слушал. Первую жену он не бил, потому что ее защищал старший сын. Тогда Наджула обратилась в министерство по делам женщин, там предписали — если в течение полугода он не переменится, то их разведут. Он не переменился. И она, получив развод, сбежала в Кабул. Наджула тогда уже ждала ребенка, которого выменяла на калым — примерно 5 000 в переводе на доллары. Она вернула деньги в обмен на сына. Наджула умеет читать и писать, знает Коран, до замужества мечтала поступить в университет. В центре говорят, что она лучше всех готовит. Девушка говорит, что мечтает встать на ноги, иметь собственный дом и вырастить ребенка. Я спрашиваю, простила ли она мужа. Она долго молчит. Потом отвечает. Мне переводят, а Наджула смотрит, будто пытается уловить что-то. «Дело не в прощении. Просто ничего нет. Ни любви, ни ненависти. И прощения тоже нет. Пустота, понимаете, о чем я?»…
… Еще некоторое время мы не уходим. Разговариваем и все-таки пьем чай. Хоть после услышанного и не хочется. Дети, привыкнув к нам, окружают плотным кольцом и радостно смеются.Так смеются, когда не знают страха. Их мамы так не умеют. Да и не положено в Афганистане приличной женщине громко смеяться…
МасумаЯ расспрашиваю Масуму об увиденном в приюте. Задаю вопросы, чтобы понять — здесь так принято? Или просто ошибка отбора создает иллюзию безысходности. Масума Ахмади учится в Американском Университете Афганистана. Ей немногим больше 20. Она с детства мечтала быть журналистом и даже работала какое-то время на телевидении, писала для местных СМИ, сейчас работает в НПО, а журналистикой пока стала фрилансом. Масума – веселая, сообразительная, упорная. Она пытается объяснить нравы ее страны, будто отстраняясь от этого разговора. Мы сидим в выходной день на фуд-корте торгового центра, чувствуем себя заговорщицами и немного преступницами, потому что сбежали от сопровождения. Рядом видится вывеска — «боулинг», Масума говорит, что сюда приходят семьями. Мы заказываем по молочному коктейлю и только шум низко летящих вертолетов, создающий вибрацию в стенах, возвращает в реальность.
В день атаки на университет в прошлом году Масума оказалась в том самом кампусе. Она не любит вспоминать этот вечер, и когда рассказывает о нем – улыбается. Но совершенно ясно, что говорить о трагедиях с улыбкой – это защитное.
— Прошла примерно половина урока, внезапно мы услышали мощный взрыв. Свет погас. И что-то упало мне на ногу. Я вскочила и бросилась бежать. Те, кто не смог убежать через аварийные выходы, остались там на всю ночь. И под утро их освободила полиция. Я помню, что сильно испугалась, и сразу набрала маму и сказала: «Я сейчас приеду». Я очень быстро поняла – если она узнает про взрыв по ТВ, она забеспокоится. На автопилоте позвонила ей и сказала: «Мама, не переживай, я приеду». И я бросилась бежать. Везде было темно. Между аудиторией, где прогремел взрыв, и нашим классом была всего лишь одна комната. Я не помню хорошо последовательность… но помню, что все бежали. И кто-то попадался на пути… и потом из Facebook, со страницы нашего университета, мы узнали, что наш профессор погиб, некоторые мои одноклассники погибли, часть была ранена, они были госпитализированы.
— Это были знакомые тебе люди?
— Да. Моя хорошая подруга Джамиля погибла при нападении. Я видела, что она тоже бежала, но потом она остановилась, стала звать Фарзану — это ее близкая подруга, и она кричала: «Фарзана, Фарзана!» и один из нападающих застрелил ее. Я это видела. Они просто расстреливали всех, кто попадался. Там никто не разбирался – иностранцы это или местные. Просто они целенаправленно шли и стреляли студентов и профессоров. Просто стреляли. Я видела 5 или 6 нападавших. Да у меня была повреждена нога осколками. Какое-то время я не могла ходить. Но постепенно восстановилась
— Ты не думала прервать учебу?
— Тогда мы просто пытались понять – кто выжил, кто ранен, где наши друзья или преподаватели. А потом никто и представить не мог, что университет закроют. И мы очень хотели, чтобы учеба возобновилась, и мы могли бы продолжить образование. Но для меня, например, это последний год, конечно, я хочу закончить учебу. И когда случилось нападение, никто не переживал конкретно за свою жизнь – мы все переживали за близких – наших матерей, сестер, отцов и братьев. И эта была первая мысль – как они это перенесут? И поэтому я бросилась бежать и сразу позвонила маме, она еще понятия не имела, что случилось. И потом я ей говорю – я даже не знаю, как я все это проделала. Но я была не одна, все бежали и звонили своим родителям: «Мы живы, мы в порядке». В Афганистане нигде не безопасно. Моя подруга сбежала после взрыва из университета. И поехала домой. Это недалеко от мечети Карт-и-Сахи, где через какое-то время случился взрыв, погибло большое количество людей. Она шутила – я сбежала от взрыва, а он побежал за мной…
Масума рассказывает, что журналистика была ее мечтой с детства – она воображала себя репортером и «брала интервью» у всех домашних.
— И потом я стала старше и поступила университет – не на журналистику, но стала работать журналистом. И порядка трех лет я работала в СМИ, делала материалы, новости – это была моя мечта, когда я стала к ней идти, я поняла что это непросто – особенно для девушек, здесь, в Афганистане, тут столько вызовов. Здесь на журналисток смотрят, как на людей, которые не лучшие. Мы тут как женщины, которые не обладают, так скажем, хорошими личными характеристиками. Люди в нашей стране любят мужчин и недолюбливают женщин. И для них предпочтительнее, если репортер или ведущий или медиа-персона – мужчина. Женщинам сложнее.
— Я видела, что ты водишь машину. Как такое вообще могло тут случиться?
— Ты не поверишь, но я правда не ходила на курсы, но мне так нравилось водить. А у меня есть хорошее свойство – если я что-то вижу, я легко это копирую. И когда я видела, как кто-то водит, будь то мой брат или дядя, я садилась рядом и наблюдала. И как-то я поехала в деревню – в дом моего дяди, и у него есть машина, и я попросила его – дай мне сесть за руль. Он сказал, что я не смогу. Но я выпросила один-единственный шанс. И получилось! А я действительно не училась. Дядя не верил. И я так поездила 4-5 раз, а потом подала на права, недавно сдала экзамен и получила водительское удостоверение – вожу легко, когда брат дает машину. Правда, есть проблемы с парковкой и другими машинами на дороге. (Смеется).
— И как ты чувствуешь себя на дороге, когда другие водители… удивляются?
— Мужчины-водители подрезают меня, сигналят, зажимают машину, но я упорно не смотрю по сторонам, смотрю на дорогу и еду. Даже по зеркалам не смотрю, потому что если они увидят, что смотрю, поймут, что я слежу за ситуацией, будут протискиваться вперед. А так я еду – они подстраиваются и пропускают меня (Смеется). Да, это большой квест.
— Почему ты до сих пор не стала думать – вот буду сидеть дома с мамой, скромной афганской девушкой, носить бурку, и не нужно будет этой борьбы?
— Знаешь, многие так и думают. Но если ты будешь сидеть в бурке и бояться, когда тебя запугивают, ты никогда не будешь развиваться. Ты будешь сидеть дома, не выходить за ворота, носить бурку, и скорее всего, не в университет. Большая проблема с безопасностью – ты выходишь из дома и никогда не знаешь, вернешься ли в него. Или останешься дома, и будешь ли ты там в безопасности? Не разнесет ли его очередным взрывом? Но если ты хочешь развития – и своего, и страны, ты должен встречаться лицом к лицу с этими вызовами. И ты должен с ними бороться. И со своим страхом тоже. Быть девушкой – это уже такая серьезная задача, здесь. Особенно, для тех, кто учится, работает и не сидит дома.
— Что мама говорит о твоем выборе?
— В нашей семье – и среди мужчин и среди женщин – я единственная, кто получает образование. Моя мама не образована, мои братья без образования, мои кузины и кузены, дядя… ни у кого нет образования. И моя мама говорит мне – это твой выбор, потому что я видела, как тебе было трудно. Я уставала, я работала, я училась. Все вокруг говорили мне – ты не будешь учиться, ты не будешь работать, ты выйдешь замуж, тебе это все не нужно. И сейчас мама говорит – ты прошла большой путь, и тебя никто в этом не поддерживал, и сейчас она дала мне эту возможность – выбора.
— А мужчины в вашей семье?
— Они против. Особенно, мой дядя. Он со мной не разговаривает. Вообще. Он говорит, что раз я выхожу из дома сама, я — нехорошая. При этом, его дочери хотят быть похожими на меня, он считает, что я подаю им плохой пример.
— Это большая дилемма – выбирать между тем, чтобы быть «хорошей девочкой» и своими мечтами. Как ты смирилась с тем, что ты не будешь «хорошей девочкой» по меркам Афганистана?
— К сожалению, здесь в Афганистане, «хорошая девочка» — эта та, которая воспринимает и слушает все, что говорят люди. Если мама говорит – сиди дома, и она сидит дома, она – хорошая девочка. Если дядя говорит – никуда не ходи, она никуда не идет – она хорошая девочка. Если девочка идет за своей мечтой – она больше не хорошая девочка. Я решила для себя так – быть хорошей девочкой для себя, не для окружения. Достаточно, что ты знаешь, что ты порядочна, что твоя семья это знает – это более, чем достаточно. Я – хорошая девочка. Я хорошая девочка, которая пошла за мечтой, и я знаю, что это можно совмещать. Но необязательно это знать всем вокруг – я перестала думать о них. И я знаю, что моя мечта – не крамольна, в ней нет ничего плохого. Я просто хочу хороших перемен для моей страны. Я хочу, чтобы женщины не боялись выходить из дома, чтобы они имели право решать, кем им быть в этой жизни. Я знаю, что это большие вещи, я не могу сегодня воплотить их в жизнь одна. Но я – маленькая частичка этих больших перемен. Я хочу быть той, про кого завтра мой дядя скажет – она ничего плохого не сделала, она стала лучше и возможно, мы можем так воспитывать своих детей.
— Ты чувствуешь, что ты другая?
— Да. Особенно, когда хожу на свадьбы. Все тетушки начинают шептаться – смотрите, это она, она не замужем, она работает, еще и среди иностранцев, мы видели ее по телевизору. И они рассматривают меня. А я, не в пример афганской девушке, просто смотрю им в глаза. И они отводят взгляд чаще всего.
— И что с семейным положением?
— Я не замужем.
— А в планах?
— В планах не выходить замуж, пока я не встречу человека, похожего на меня.
— Ты веришь в это?
— Не знаю. Хочу верить. У нас есть хорошие мужчины, которые признают, что женщина тоже человек (Смеется). Нет, серьезно, я знаю людей, которые признают за девушкой право мечты. Но проблема этих парней в том, что их родители не дают им так думать. Они говорят – как так? Твоя жена вышла на улицу? Куда она пошла? Ты не мужчина. Все сложно… Знаешь, лучше все-таки одиночество, чем тюрьма в замужестве.
— Какие у тебя планы на ближайшие пять лет помимо нового Афганистана, в котором женщинам легко жить?
— Я хочу окончить университет, это первое. И сейчас я, конечно, работают и поддерживаю семью финансово, но мне хотелось бы иметь время и возможность для какой-то волонтерской деятельности, чтобы говорить и внушать людям, что они имеют право на лучшую жизнь. Сейчас же здесь как? Девочка думает – я сейчас подрасту, закончу, школу – в лучшем случае, потом выйду замуж, а потом все закончится. А я хочу сказать – возможно, своим примером – посмотри на меня, я выучилась, у меня есть работа, независимость. Потому что это так прекрасно, что у тебя есть планы и мечты, ИншаАллах, они сбудутся.
— Прости, я задам личный вопрос и ты можешь не отвечать на него, если не захочешь отвечать. Ты верующий человек? И что говорит тебе религия про твои мечты?
— Да, некоторые говорят, что то, как верю я – это не есть истинный ислам. Но я не принимаю это близко к сердцу, потому что вера – это когда ты веришь в бога. Мусульмане должны верить в бога, Бог — наш Творец. Но все вокруг сейчас злоупотребляют религией. И прикрываясь ею, тебе говорят – женщина не может выходить за ворота, не может делать то, другое, третье. Я уважаю свою религию и следую ей. Но я не верю тем, кто ею злоупотребляет, чтобы создавать преграды женщине. Ислам – наша религия и она не против женщин. Бог сотворил и женщин тоже, и мы тоже человеческие существа, и никто не в силах это изменить, хоть и пытается внушить нам иное.
СахарСахар (ударение на второй) Фетрат — 21 год. Она – хорошенькая студентка все того же Американского Университета в Афганистане, бегло говорит по-английски, сотрудничает с американскими и европейскими организациями, пишет статьи, в том числе и на деликатные темы и снимает абсолютно «не халяльные» документальные фильмы. В них звучат проблемы, о которых не принято говорить вслух, особенно женским голосом. Про насилие, уличные домогательства и сложности девичьего взросления.
Сахар приходит на интервью в джинсах, которые не прикрыты длинной туникой – это почти вызов. Ее кудрявые волосы небрежно припорошены легкой тканью платка, который она снимает в одном из кабульских ресторанов, несмотря на мужчин-официантов и фотографа.
Сахар – младшая сестра в семье, ее сестры – активистки приучали девочку к критическому восприятию окружающего их мира с самого детства. Они брали ее на акции протеста и говори ей о праве выбора. Она рассказывает о своих взглядах и убеждениях с пылом молодой девушки, которую очень волнует то, что происходит вокруг. Перед финальными титрами одного из своих фильмов, тоже юношески пылком, она идет к краю холма, с которого виден весь город, и будто готовясь взлететь, сообщает миру – женщины готовы к революции.
— Я решила снимать фильм про уличные домогательства, потому что я росла в этом. Я вижу, как страдают девушки. И совершенно неважно, в чем ты идешь по улице – в длинном платье или коротком, это не про длину юбки — ты ведь в принципе осмелилась выйти на улицу в Кабуле. И ты становишься объектом этого нездорового внимания, неуважения. Я хотела сказать об этом в своем фильме. И его финальная мысль была о том, что мы больше не станем это терпеть. Мы готовы к революции!
Вопрос о страхе я задавала всем своим героям в той или иной формулировке. Сахар я спрашиваю о страхе сразу и в лоб.
— Мне кажется, что независимость делает меня сильнее, она дает мне силы – находить эти истории, писать про них и заставляет звучать мой голос сильнее. И да, конечно, страх есть, когда ты говоришь об этих вещах, но когда ты преодолеваешь этот страх – я думаю, об этом вам скажет любая женщина, — ты получаешь нечто большее взамен.
— Ты достаточно не традиционно одеваешься для Кабула, не знаю, всегда ли так, но, тем не менее, спрошу – почему?
— Речь идет о моей борьбе, я верю, что моя одежда во мне не главное, и когда я встречаюсь с людьми из разных провинций, и мы обсуждаем проблемы, я лишний раз убеждаюсь: одежда—это не то, о чем стоит думать в первую очередь. Однако лично я своим примером хочу привнести какие-то перемены. Я хочу, чтобы это было понятным – неважно, что мы надеваем, важно, кто мы такие. И конечно, у меня есть какая-то солидарность и уважение, и какое-то чувство сестринства к женщинам, которые носят платок, и тем, которые носят традиционную одежду, но конечно мой стиль отличается от других женщин.
— А что на это говорят твои родители?
— Мои родители – очень открытые и не зашоренные люди, они видят, как образованная дочь может менять какие-то вещи в обществе, и они согласны c тем, что я делаю и платок – не самое большое беспокойство для них в моем случае. Я могу надевать его или нет, к тому же, платок – не законодательная обязанность в Афганистане. И это такая часть моей борьбы, я хочу показать, что женщина имеет право выбирать.
— Дорога перемен…
— Да, это не просто, но сейчас самая большая проблема для женщины в Афганистане – сексизм, сексуальные домогательства. Почему, если я прихожу куда-то, то люди оценивают меня по тому, как я одета, а мужчину, по тому, что он говорит или делает. Это и есть сексизм. И мы должны в первую очередь бороться с этим.
Она рассказывает про свою семью – родители выросли в Кабуле, оба не имеют образования. Отец Сахар выучился читать и писать во взрослом возрасте: «Но при этом они — люди с самыми прогрессивными взглядами, которые я только встречала в Афганистане, я это говорю не потому что это мои родители, а потому что они правда верят в образование. И они верят в нашу роль в переменах. И поддерживают нас с сестрами».
Сахар говорит, что уедет только на время учебы, а потом вернется, потому что чувствует, что ее голос должен быть важен.
-Я очень люблю Кабул – я училась тут бороться, я видела, как это трудно, я также видела здесь изменения, и я, наверное, уеду только в том случае, если пойму, что я больше не смогу тут жить, если я буду вынуждена это сделать. У меня были друзья, которые более не имели выбора, были вынуждены уехать, и это было самое большое решение в их жизни и они выглядели самыми несчастными людьми, которых я только видела. Оставить все, что ты сделал, оставить все, что у тебя есть, я думаю, у меня не будет столько смелости, — смеется она.
Сахар вспоминает день, когда она узнала об убийстве Фархунды:
— Я была дома и из новостей узнала, что таким вот образом была убита девушка, конечно, я была вне себя, я искала информацию в Facebook, и ее было немного, это было в дни афганского нового года, мы созвонились с друзьями, и они мне рассказали, что случилось.
И мы собрались и вышли на акцию протеста… И вы знаете, это наверное, было впервые, вообще в исламе, когда тело несли женщины до могилы.
— И никто не воспротивился тому, что это были женщины?
— Женщины были в ярости. Все были в ярости, но женщины… они просто не дали Фархунду мужчинам. Я не несла ее тело, но я была в команде… и я видела, как женщины говорят мужчинам: «Вы не заслужили даже того, чтобы положить ее могилу». И это был очень сильный акт. Но самое страшное, что история Фархунды – это не единственная история. Таких — очень много, но о них не говорят, о многих мы просто не знаем, потому что это многовековая традиция насилия над женщиной. И чаще всего семьи не хотят, чтобы слухи об этих расправах выходили за круг родственников, тихо хоронят и все.
— Почему ты думаешь, ее случай так всколыхнул общество? Почему она заставила всех заговорить?
— Во-первых, потому что это была такая публичная казнь. Потому что когда такое случается внутри семьи, об этом молчат. Но что случилось здесь? Совершенно изуверским способом на глазах у людей с молчаливого согласия полиции ее забили камнями. Это обычные мужчины, с улицы, которые говорят с нами, которых мы видим. Как много страха это принесло. Какими незащищенными мы себя почувствовали перед этими мужчинами, с которыми мы, скорее всего, учимся, каждый день говорим, встречаем их на базаре или на улице или на работе, или в автобусе. Сколько ярости в них было. И каждая из нас могла стать Фархундой. И когда ты думаешь об этом, можно сойти с ума…. И даже если она бы и сделала это, сожгла Коран, например, кто ты такой, чтобы вершить это правосудие? Кто ты такой, чтобы убивать человека и жечь его тело? Кто ты такой? И я до сих пор про это думаю. И до сих пор у меня нет ответов.
…Я бы хотела, чтобы сбылась моя мечта об афганских женщинах. Мы все время под давлением – людей, семьи, окружающих, на улице, дома, по ТВ, везде на нас давят. С утра ты должен угодить семье, потом ты выходишь, и тебя встречает недружелюбное общество, которому надо соответствовать. Затем ты идешь в офис, если ты работаешь, и там тебе надо бороться с сексизмом и дискриминацией, потом университет, там другое давление… понимаете, вот везде… и я хочу, чтобы когда-нибудь наступил день, в котором бы нам не пришлось столько сражаться. Чтобы пришел такой простой человеческий день, без этого вечного напряжения. Где не надо все время защищаться, дома или на улице…
-Что ты имеешь в виду, когда ты говоришь про домогательства?
— Домогательства во всех сферах, я имею в виду, в первую очередь, уличные домогательства, мы не можем и пяти минут пройти спокойно по улице. И действительно не имеет значения, в какой ты одежде. Ты просто выходишь без сопровождения, и начинается – машины тормозят возле тебя, мужчины пристают к тебе, у них есть совершенно четкое убеждение – если ты вышла на улицу, ты — проститутка, наверное, с ней можно замутить, и начинаются эти мерзкие комментарии про тебя, твое тело. Про то, как ты выглядишь. И если ты говоришь – оставь меня в покое, я не хочу с тобой идти, ты выслушаешь еще больше, и так делают не только взрослые мужчины, но и маленькие мальчики, которые с детства такой тип поведения перенимают, полицейские, старики – все. Пять минут такого пути заставляют меня почувствовать, что я никто, вот вообще никто, не женщина, не человек. Ты пытаешься сбежать от этого и берешь такси, садишься, и таксист разворачивает зеркало так, чтобы разглядывать тебя. Начинаются эти комментарии – кто я, куда я иду одна, и потом вы становитесь в пробке, ты закрываешь окно и дверь, ну, мало ли, и ты видишь эти противные выражения лица у мужчин, они смотрят на тебя, трогают себя… это все мерзко. И ты хочешь просто сбежать подальше.
— Ты, правда, веришь, что ты сможешь это поменять?
— Когда я была помладше, я выходила на акции протеста. Мне было 13-14, мои сестры принимали в этом участие, и я присоединилась к ним, позже, мы стали с моей сестрой и друзьями снимать документальный фильм – видео-письма. ( …) В моих руках была маленькая флип-камера, и умела просто ее включать, не зная принципов съемки. Но я почувствовала силу, будто бы, если я держу камеру – никто не может ко мне приставать. А тем, кто пытался, я говорила – я снимаю тебя для новостей! И он оставлял меня в покое. Это так удивило меня и вдохновило! И после документального фильма я увидела, как люди обратили внимания на проблему, меня звали на какие-то дебаты, про это стали говорить… Я соглашалась и шла на дебаты. И везде, где только можно стараюсь говорить – потому что это важно говорить маленьким девочкам, что их домогаются, не потому что они плохие. Они не заслужили такого. Они не виноваты.
— Тебе трудно здесь быть журналистом, режиссером?
— Иногда даже легче, чем мужчине – особенно, если общаться с девушками из строгих семей, которым бы не дали заговорить с мужчинами. Или, к примеру, когда я говорю с женщиной — ровесницей моей мамы, я могу понять ее лучше, потому что я знаю, что переживала эти вещи моя собственная мама, мы можем найти конект. И в то же время, в патриархальной стране есть трудности, потому что многие люди вообще не считаются с женщинами, если на работе есть проект, скорее всего, его отдадут мужчине. Ведь здесь считается, что мужчина способнее, мужчина умнее. А когда мы приезжаем что-то снимать в деревню, то все ее жители собираются вокруг нас. Потому что в команде – я единственная женщина, и я – какой ужас! – руковожу ими. Для людей это, правда, шок. Но мне кажется, этот шок полезен. Он говорит людям – посмотрите, я – девушка, и я много чего могу…
…«Я верю в силу сестринства», — скажет мне Сахар на прощание. К моменту, когда выйдет эта публикация, Сахар поменяет аватарку на Facebook на фото своей мамы, которой не станет через несколько недель после этого разговора. Я хочу верить, что сестры — будь то кровные или нет – не дадут Сахар думать, что она была не права в своей вере и любви к миру…
Выставка изображений: NPR
- Скрыть подпись
Эскимо перерыв
Предыдущий Следующий
Дэвид Гилки / NPR
- Скрыть подпись
Очистители канав
Предыдущий Следующий
Дэвид Гилки / NPR
Дэвид Гилки / NPR
Дэвид Гилки / NPR
- Скрыть подпись
Дверные магазины и автостопщики
Предыдущий Следующий
Дэвид Гилки / NPR
- Скрыть подпись
Обменные пункты и продавцы телефонных карт
Предыдущий Следующий
Дэвид Гилки / NPR
Дэвид Гилки / NPR
- Скрыть подпись
Ресторан и мясная лавка
Предыдущий Следующий
Дэвид Гилки / NPR
Дэвид Гилки / NPR
- Скрыть подпись
Переходы улиц
Предыдущий Следующий
Дэвид Гилки / NPR
- Скрыть подпись
Попрошайничество на трассе Кабул-Джалал-Абад
Предыдущий Следующий
Дэвид Гилки / NPR
Дэвид Гилки / NPR
- Скрыть подпись
Овощная тележка
Предыдущий Следующий
Дэвид Гилки / NPR
Дэвид Гилки / NPR
Дэвид Гилки / NPR
- Скрыть подпись
Афганский национальный флаг
Предыдущий Следующий
Дэвид Гилки / NPR
Дэвид Гилки / NPR
Дэвид Гилки / NPR
- Скрыть подпись
Афганская национальная армия
Предыдущий Следующий
Дэвид Гилки / NPR
- Скрыть подпись
Кладбище и окрестности Хазара
Предыдущий Следующий
Дэвид Гилки / NPR
Как выглядит повседневная жизнь в Афганистане? Это то, что мы редко видим, несмотря на то, что U.С. Военное участие.
Я подаю из Кабула, где буду еще несколько дней, прежде чем отправиться на юг в провинцию Кандагар. В столице, похоже, появилась стойкость, полученная в результате десятилетий конфликта.
Здесь вы найдете живую и процветающую культуру. Город питает микроэкономику независимых бизнесменов и женщин, покупающих, продающих и торгующих товарами.
Тысячи владельцев магазинов открывают свои двери для бизнеса каждое утро. Менялы и толкатели телег выходят на песчаные улицы.Это яркое слияние продавцов и клиентов, ведущих бизнес как традиционными, так и новыми способами.
В Кабуле лучше, чем где-либо еще в Афганистане, но трудности видны на улицах. Пожилые мужчины в рваной одежде и женщины в пыльных синих паранджах просят денег, проплывая между проезжающими машинами.
Население города растет за счет притока людей из пострадавших от войны бедных деревень. Трафик здесь умопомрачительный. Безопасность везде и всегда: напоминание о нескончаемой угрозе нападения.
И все же жизнь продолжается — даже перед лицом неопределенного будущего.
Фототур по Кабулу показывает, как 20 лет военного присутствия США изменили столицу Афганистана
В центре Кабула, городе традиционных базаров и разорванных торговых центров, запряженных лошадьми телег и разрушенных улиц, заполненных автомобильным потоком, находится укрепленный район, который остается загадкой для большинства афганцев.
То, что когда-то было кластером ключевых офисов и комплексов, превратилось в крепость 21-го века, окруженную противовзрывными стенами, контрольно-пропускными пунктами и камерами видеонаблюдения, создавая то, что для многих является непроходимой городской пустотой, известной как Зеленая зона.
Укрепления быстро росли после начала войны в 2001 году. Зеленая зона стала препятствием для обычной городской жизни, вызывая ежедневный кошмар движения, который распространяется по всему этому разрастающемуся городу с населением более 4 миллионов человек. В Кабуле это воспринимается как инопланетное присутствие, источник глубокого негодования и неизгладимое наследие двух десятилетий военной интервенции США.
Если бы в Афганистане на протяжении последнего столетия царила политическая и гражданская стабильность, центральный и южный Кабул были бы на маршруте каждого туриста, включая кварталы элегантных вилл и обсаженных деревьями улиц, большой бульвар, обслуживаемый узкоколейной железнодорожной линией, и древний город на берегу реки Кабул, с внутренними дворами, украшенными деревянными ширмами с искусной резьбой.
Кабул, около 1975 года. (Keystone / Getty Images)Вместо этого обычные афганцы видят ощетинившуюся фалангу Т-образных стен, которые превращают улицы города в каньоны из бетона.
Лауреат Пулитцеровской премии фотокорреспондент Лоренцо Туньоли фотографировал улицы и кварталы возле Зеленой зоны за последние несколько месяцев. Его фотографии показывают маршрут вокруг анклава, в котором находятся посольства, высокопоставленные лица и международные организации, и на юг до дворца, где последние короли Афганистана надеялись, что парламент возглавит современную страну с западным уклоном.
Начиная с миссии США, дань уважения борцу против талибов
Площадь Масуд названа в честь Ахмада Шаха Масуда, могущественного лидера моджахедов, который воевал против советской оккупации, а затем и против талибов. Его убийство 9 сентября 2001 года стало предвестником атак «Аль-Каиды» двумя днями позже в Нью-Йорке и Вашингтоне, зловещей увертюры к 20 годам беспокойства, войны, оккупации и отсутствия безопасности.
По мере расширения бетона исчезает общественное пространство
Сегодня городская жизнь импровизируется в тени взорванных стен.По периметру квартала Вазир Акбар Хан тротуары захватывают бетонные вторжения, в результате чего жизнь пешеходов становится хаотичной.
Спровоцировано насилием, еще более укрепленный периметр
Т-образная стена — взрывозащищенный железобетонный барьер, который выглядит как перевернутая буква «Т», — это главный архитектурный инструмент экспертов по безопасности, де-факто городских проектировщиков центральный Кабул. Подобно капризным городам-государствам Италии эпохи Возрождения, Кабул развивался как город небольших районов и подокругов, плотный архипелаг хорошо защищенных жилых комплексов.Т-образная стена обновила городской образец средневекового Афганистана для квартала аутсайдеров 21-го века.
Торговля процветает у ворот элиты
Торговля по-прежнему сосредоточена вокруг площади Малик Асгар. По одну сторону защитных ограждений — безумный мир уличных торговцев, популярный торговый центр и контрольно-пропускной пункт, через который можно попасть в Министерство иностранных дел и дворец исполнительной власти.
С другой стороны — мир парков, дворцов и садов.
В южном Кабуле университет готовится к новому нападению
В августе 2016 года боевики проделали брешь в оборонительной стене вокруг Американского университета в Афганистане. Боевики проникли через брешь и убили 13 человек, в том числе семь студентов и профессора. По словам Скотта Бранта, вице-президента по эксплуатации и администрированию, университет отреагировал на это возведением взрывоопасных стен и сторожевых башен и консолидацией студентов и сотрудников на территории кампуса.
Построенный в мечтах о новой столице дворец томится
Главный кампус Американского университета выходит на бульвар Дарул Аман, созданный в 1920-х годах реформаторским королем Амануллой Ханом I.Точно так же, как британцы создали Нью-Дели отдельно от старого города десятью годами ранее, Аманулла Хан мечтал о новой столице, удаленной от захламленного, густонаселенного ядра старого Кабула.
На южной окраине Зеленой зоны, наиболее известные цели
Площадь Паштунистан была местом крупного нападения талибов в 2010 году. Когда-то движение обтекало ее характерный многоярусный круглый фонтан. Сегодня кольцевая развязка забита такси, ожидающими пассажиров, а ее взрывные стены превратились в рекламные щиты для общественных объявлений.
В Старом городе, представляя новый Кабул
Сердце старого Кабула было лабиринтом домов и рынков вдоль реки Кабул. Старый город находится недалеко от Зеленой зоны, но текущие меры безопасности сделали его недоступным для дипломатов и западных рабочих, которые живут в пузыре безопасности.
По восточному периметру, реликвии из другого времени
Менее чем в миле от того места, где мы начали, на площади Масуд находится площадь Абдул Хака. Масуд и Абдул Хак были командирами Антиталибского Северного альянса, который был близок к созданию разнообразных, многоэтнических объединяющих сил в некоторых частях Афганистана.
За пределами укрепленной зоны — другое наследие советской эпохи
Советское присутствие в 1980-х годах принесло Афганистану почти десятилетие страданий и нестабильности, но оно также оставило после себя больницы, школы и жилье, в том числе эта застройка, известная как Macroyan, недалеко от Зеленой зоны.
Мирные жители проигрывают войну в Афганистане
Кто побеждает в Афганистане?
Это неправильный вопрос. Важен тот, кто проигрывает.
Ответ: Обычные люди, пытающиеся добраться до работы, дети в школе, прихожане в своей соседней мечети.
Тысячи мирных жителей Афганистана теряют свои жизни, своих близких или получают тяжелые ранения в результате взрывов бомб, перестрелок и других видов насилия. С января Организация Объединенных Наций задокументировала самое большое количество смертей среди гражданского населения в Афганистане с момента начала отслеживания в 2009 году. По крайней мере, 1692 мирных жителя погибли за первые шесть месяцев 2018 года и более 3400 получили ранения.Четверть из них были детьми. Учитывая трудности со сбором информации из отдаленных районов конфликта, число, вероятно, выше.
Взрывы террористов-смертников и другие нападения повстанцев стали причиной большинства смертей и ранений. Исламское Государство Провинция Хорасан (ИСКП), афганское отделение Исламского государства, совершило нападения на центры регистрации избирателей, общественные собрания и школы, выбрав афганскую шиитскую общину для нападения. В то же время люди, живущие в районах, где господствуют эти группы, подверглись авиаударам со стороны правительственных сил США и Афганистана, в результате которых с января по июнь было убито и ранено более 350 мирных жителей.
Доноры, должным образом осуждающие атаки повстанцев, редко выражают озабоченность по поводу 7 процентов жертв среди гражданского населения, вызванных авиаударами афганских или правительственных сил США. Эти доноры готовятся к встрече министров в Женеве в ноябре, которую ООН назвала «решающим моментом для правительства и международного сообщества, чтобы продемонстрировать прогресс».
На какой прогресс они укажут? К тому времени должны были состояться парламентские выборы, и доноры, поддержавшие законопроект, могут сказать, что хотя выборы были «ошибочными», возможно, президентские выборы в апреле следующего года будут лучше.Не рассчитывай на это. С очень подозрительными регистрационными номерами избирателей, потоком поддельных удостоверений личности и борьбой между политическими элитами из-за добычи власти оспариваемые выборы являются одним из симптомов кризиса управления в Афганистане.
Вот некоторые другие: неспособность правительства преследовать в судебном порядке насилие в отношении женщин и пытки, а также тот факт, что давно разрекламированные достижения с точки зрения образования девочек и свободы СМИ ускользают.
Между парламентскими выборами в этом году и предстоящими президентскими выборами Афганистан столкнется не только с эскалацией войны, но и с беспрецедентным политическим кризисом, хотя один из них давно предвидится.Донорам необходимо перестать слепо ставить галочки и призвать правительство к ответу.
Что афганцы думают о войне: «Почему вы, американцы, здесь?»
Кабул, Афганистан
Стопки сложенных ковров лежат на каждой стене магазина ковров Хаджи Мохаммада Кула на Чикен-стрит, месте для покупок в Кабуле, где иностранцы ищут афганские сувениры.
Хотя г-н Кул продает преимущественно традиционные персидские ковры, как и большинство торговцев на Чикен-стрит, он предлагает небольшой выбор сентябрьских ковров.11-тематические коврики. Эти памятные ковры размером с дверной коврик имеют грубые, сотканные вручную изображения самолетов, поражающих Всемирный торговый центр.
Несмотря на то, что Кул продает несколько таких ковриков каждый месяц, он на самом деле не знает, откуда взялось изображение на них и что такое 11 сентября.
«Это просто товар в нашем магазине, который мы продаем американцам и европейцам», — говорит он, пожимая плечами.
Когда его спрашивают, что ему известно о событиях 11 сентября 2001 г., он меняет тему на засуху на северо-западе Афганистана.Когда его снова спросили, его сын-подросток, которого все называют самым образованным человеком в семье, напоминает ему об Усаме бен Ладене.
Кул продолжает: «Да, я думаю, это от бен Ладена. В то время мы были беженцами в Пакистане, и мне приходилось заботиться о своей семье … Я был слишком занят, чтобы обращать внимание на политические события в стране. Новости.»
Спустя десять лет после 11 сентября Кул — лишь один из многих афганцев, которые говорят, что почти ничего не слышали о нападениях, которые привели к падению правительства Талибана и продолжающемуся 10-летнему иностранному военному присутствию в его стране.
В то время как американские политики обсуждают вопрос о сохранении войск в Афганистане до 2024 года, отсутствие информации среди широких слоев афганского населения в самый разгар войны может поставить под сомнение способность Соединенных Штатов эффективно достичь своих целей здесь, в условиях войны. ближайшие годы.
«Иностранцы абсолютно не общались … Они говорили только с помощью бомб и оружия», — говорит Наджиб Мамалаи, независимый политический аналитик из Кабула. «Они оттолкнули каждое человеческое тело в Афганистане, Пакистане, Иране и Ираке своим целям.Теперь никто не верит в их дело ».
После терактов 11 сентября США вторглись в Афганистан, чтобы уничтожить его как убежище террористов и установить правительство, способное создать стабильность, необходимую для поддержки этой цели. США потратили приблизительно 450 миллиардов долларов на войну в Афганистане, в том числе более 70 миллиардов долларов на проекты развития. Кроме того, здесь погибли более 1750 солдат США и почти 950 солдат из стран-союзников. Более 13 000 солдат США были ранены.
Советы ушли?
Хотя за последние 10 лет в Афганистане произошло значительное развитие, большая часть страны остается отрезанной от недавней волны прогресса.
«Они знают, зачем они здесь. Я не знаю, почему они здесь. Вы должны спросить их, почему они здесь, чтобы заключить мир или разрушить Афганистан. Я не знаю, почему», — говорит Момин. который продает швейные принадлежности в Джелалабаде и, как многие афганцы, имеет только одно имя. Он также не знает, что произошло сент.11. «Что-то случилось в этот день в Пакистане, но я точно не помню, что именно. У меня нет подробностей об этом — возможно, они поссорились с Индией», — предполагает он, добавляя, что он уверен, что в Америке ничего не произошло. в тот день.
Около 72 процентов населения страны неграмотны, а в некоторых отдаленных районах страны есть небольшие группы людей, которые не знают, что советская война закончилась — около 22 лет назад. В сельских районах, где теперь есть сотовая связь, остаются афганцы, которые никогда не пользовались телефоном и говорят, что они им не нужны.
Во время режима талибов телевидение было запрещено. Только очень небольшая группа людей имела доступ к декорациям, которые им удалось спрятать. Мохаммаду Кабиру Рауфи, другому продавцу ковров в Кабуле, удалось спрятать один в своем доме, несмотря на запрет. Он вспоминает, как наблюдал за событиями, разворачивающимися 11 сентября.
«Только образованные люди, которые работают и обладают знаниями, узнают [изображения 11 сентября]», — говорит г-н Рауфи. «Обычные люди не узнают. Они не знают, где находились башни-близнецы, что с ними случилось и каков был результат атаки.»
Чаще всего встречаются афганцы, которые слышали об атаках и чувствовали неизбежность новой войны в своей стране. Однако, когда силы США и НАТО начали вторгаться в страну, атаки в Нью-Йорке и Вашингтоне и катастрофа в Пенсильвании стали второстепенная мысль для афганцев, которые, по понятным причинам, были более сосредоточены на войсках в своей стране.
Даже среди образованных афганцев, которые знают, что произошло 11 сентября, все еще есть многие, кто сильно сомневается в том, что они видели или слышали, и искренне верят в легко опровергаемый заговор теории.
Хабибулла Рафи — уважаемый историк, специализирующийся на истории Кабула в Академии наук Афганистана, академическом исследовательском институте. В утро нападения он был со своей семьей в Калгари, Альберта. Сегодня он говорит, что считает, что Америка планировала атаки, чтобы вторгнуться в Афганистан и Ирак.
«После того, как Россия была разрушена в Афганистане, Америке понадобился способ проникнуть сюда», — говорит он, повторяя популярную теорию.
Среди причин, по которым США остаются здесь, он перечисляет план Америки «украсть ресурсы Афганистана».«Хотя страна может располагать значительными месторождениями полезных ископаемых, масштабы этих месторождений все еще обсуждаются, и многие эксперты предполагают, что стоимость их добычи может серьезно снизить отдачу от полезных ископаемых. Пока Китай является единственной страной, ведущей крупную добычу полезных ископаемых.
Хотя озабоченность по поводу Израиля в основном ограничивается арабским миром и не является основной темой для разговоров в Афганистане, г-н Рафи также обвиняет США в желании проложить здесь путь для израильской оккупации.
Самая популярная теория заговора для израильского регионального господства, основанная на поддельном документе, гласит, что территориальные амбиции Израиля простираются до реки Евфрат в Ираке, примерно в 1000 милях от западной границы Афганистана. В настоящее время известен только один еврейский мужчина, живущий во всем Афганистане: Заблон Симинтов. Его семья часто убеждает его переехать в Израиль.
Заверения США в том, что войска находятся в Афганистане для ликвидации убежищ террористов, кажутся афганцам все более подозрительными после того, как г-н А.Бен Ладен был убит в Пакистане в мае, и тем более теперь, когда в конце августа был убит второй номер Аль-Каиды.
Даже для тех, кто слышал послание Америки о том, почему США должны оставаться в Афганистане, убедительные признаки того, что Аль-Каида перебралась в Пакистан — в сочетании с числом погибших среди гражданского населения, которое растет с каждым новым годом, — способствуют усилению подозрений и дезинформации.
«После того, как Усама и множество других лидеров Аль-Каиды были убиты [в Пакистане], Америка все еще находится здесь, в Афганистане», — говорит Салех Мохаммед Салех, член афганского парламента от Кунара.«Это заставляет афганцев никому не доверять и с подозрением относиться к деятельности Америки».
Жизнь в стране, изменившейся
Сегодня фактические причины войны в значительной степени не имеют отношения к многим афганцам, которые сейчас живут в стране, полностью преобразованной американским присутствием.
«Вначале это оказало очень положительное влияние на наш бизнес, и это был блестящий момент для нас», — говорит Маджид Узбек, который продает изделия ручной работы в Кабуле. «Они пришли, потому что Талибан совершил это нападение, и они провели большую реконструкцию.Это было на 100 процентов хорошо для Афганистана ».
Действительно, иностранная помощь Афганистану оказала такое огромное влияние, что, по оценке Всемирного банка, на международные военные расходы и расходы доноров приходится 97 процентов валового внутреннего продукта страны. опасения среди политиков США, что афганская экономика может рухнуть из-за сокращения иностранных расходов в Афганистане.
Но многие афганцы жалуются, что лишь немногие избранные действительно видят какую-либо денежную выгоду от войны.
«Только люди в городах довольны американским присутствием, потому что их жизнь немного изменилась — вместе с военачальниками, которые разбогатели в этот период», — говорит Шах Махмуд Хамдард, фармацевт из провинции Урузган на юге страны. Афганистан. «Но если вы поедете в сельскую местность, особенно в Урузган, жизнь людей не изменилась, а может, и ухудшилась за последние 10 лет».
Самая длинная война Америки: как присутствие США изменило Афганистан — или не изменило
Кабул, Афганистан
Холодным ранним зимним днем в конце 2003 года президент Афганистана Хамид Карзай достал ножницы с подноса, предложенного школьницей — по случаю торжества она была одета в пурпурное бархатное парчовое платье с красновато-оранжевым платком на голове — и отрезал лента, чтобы официально открыть обновленное шоссе Кабул-Кандагар.
На руках тогда было — США. Посол в Афганистане Залмай Халилзад, который в своей речи вспомнил, как президент Джордж Буш звонил ему через день, чтобы настаивать на укладке первого слоя асфальта на этом флагманском государственном строительстве до того, как начнутся зимние снегопады. Даже сегодня местные афганцы называют этот жизненно важный 300-мильный участок шоссе «Мистер. Проект Буша ».
«Были некоторые проблемы, на которые мы указали, но они были проигнорированы, потому что президент Буш сказал:« Прежде чем выпадет снег, черная линия должна быть связана с Кандагаром », — вспоминает афганский инженер, работавший над проектом для американская компания.«Черная линия была главным приоритетом; вторым на самом деле было качество », — говорит инженер, отмечая, как политика США определила график восстановления. «Но в следующем году возникло слишком много проблем … из-за скорости. Они толкались слишком быстро ».
Тогдашний президент Хамид Карзай (в центре, в коричневой мантии) открывает шоссе Кабул-Кандагар в 2003 году. Дорога играла центральную роль в усилиях США по государственному строительству, но на ней возникли проблемы.
Почему мы это написали
США потратили на Афганистан больше, чем на восстановление Европы после Второй мировой войны. Эти усилия привели к неоднозначным результатам, которые будут определять будущие усилия по построению нации.
Шоссе изображалось как символ приверженности Америки восстановлению Афганистана после десятилетий войны и после того, как силы США организовали изгнание архиконсервативных Талибана и Аль-Каиды в ноябре 2001 года после терактов 11 сентября 2001 года. Мистер.Буш пообещал, что Соединенные Штаты добьются успеха как строители нации. Он отметил, что история военных конфликтов в Афганистане — это «история первых успехов, за которыми последовали долгие годы неудач и окончательных неудач», но в апреле 2002 года пообещал, что Америка «не собирается повторять эту ошибку». Вместо этого это создаст нацию, «свободную от этого зла, [которое] является лучшим местом для жизни».
Тем не менее, шоссе Кабул-Кандагар является символом того, как огромные амбиции Америки в Афганистане привели к смешанным результатам побед и поражений.Совокупный эффект присутствия США здесь не отражает потраченного состояния, но он явно изменил нацию — часто к лучшему.
Несмотря на фанфары, перерезавшие ленточку, это шоссе в конечном итоге было раздавлено тяжелым транспортным потоком, для которого оно не предназначалось. Он расколется с микротрещинами, вызванными взрывами придорожных бомб и взорванными мостами и водопропускными трубами. Отсутствие безопасности также ограничивало техническое обслуживание, поскольку это затруднило бы все усилия США.
Действительно, через 18 лет после их первого прибытия У.Войска ЮАР по-прежнему вовлечены в самую долгую войну в истории Америки, и цена крови и сокровищ высока. С 2001 года погибли более 2400 военнослужащих США. И только за первые девять месяцев 2019 года Организация Объединенных Наций насчитывает 2563 убитых афганских мирных жителя.
Повстанческое движение «Талибан» сейчас контролирует или имеет влияние более чем на половину Афганистана и продвигается вперед. Тем не менее, цена восстановления, заплаченная США, в настоящее время превысила 132 миллиарда долларов — не говоря уже о гораздо более высокой стоимости самой войны, которая, по официальным данным, как минимум в шесть раз выше.Для сравнения: весь план Маршалла по восстановлению 16 европейских стран после Второй мировой войны потребовал около 100 миллиардов долларов в сегодняшних долларах.
Несмотря на огромные инвестиции, улицы Афганистана не вымощены золотом. На самом деле здесь мало что напоминает Западную Европу: бедность остается повсеместной, коррупция — хронической, а большая часть денег, вложенных в восстановление, была потеряна, неправильно управляема или потрачена на сомнительные проекты. Сохраняющаяся незащищенность лишь подчеркивает, как авторитет U.Поддерживаемое С. правительство сокращается.
ДЖИМ ХАЙЛЕБРОК / BLOOMBERG / GETTY IMAGES
Мужчина сидит на вершине холма Биби Махру и смотрит на коммерческие и жилые здания Кабула, Афганистан, которые значительно модернизировались после 18 лет усилий США по восстановлению.
Тем не менее, афганцы отмечают, что другие, менее поддающиеся количественной оценке показатели прогресса дают больше оснований для оптимизма. Их нация и общество необратимо изменились благодаря усилиям Америки.Когда-то немыслимые успехи были достигнуты в области прав женщин, образования для девочек и создания среднего класса, возлагающего большие надежды на гражданское общество.
Безусловно, присутствие и деньги США создавали у афганцев чувство зависимости. Это привело не только к коррупции, но и к «мышлению, что кто-то другой сделает вашу работу за вас: придут американцы, они построят мою армию, они будут сражаться с Талибаном и Аль-Каидой, они собираются исправить мою страну », — говорит Масуд Карохайль, директор Бюро по связям, кабульской группы, которая способствует миру и восстановлению.
В то же время, однако, он говорит, что усилия США и других доноров внушили афганскую версию американской мечты. Афганцы теперь требуют больше политических прав и лучшей жизни.
«Те тысячи семинаров, которые прошли по всей стране по правам женщин, молодежи, свободе … каждый из них что-то оставил в нашей памяти», — говорит г-н Карохайль. «Для страны, которая раньше была очень традиционным закрытым обществом, внезапно в ней произошел взрыв не только наличных денег, но и информации.
В сентябре президент Дональд Трамп завершил почти год противоречивых переговоров о выводе войск США с Талибаном, поскольку переговоры находились на пороге соглашения. Однако на прошлой неделе он объявил во время своего первого визита в страну, что переговоры возобновятся. Каким бы ни было присутствие США отсюда, остаются вопросы об одной из самых амбициозных попыток государственного строительства в эпоху после Второй мировой войны: насколько хрупкими являются изменения в афганском обществе, особенно в Кабуле и других городских центрах, и что все что деньги американских налогоплательщиков остались позади?
В 2001 году Афганистан определенно был другим местом.Страна выходила из пяти лет сурового правления талибов, которое запрещало женщинам работать вне дома, запрещало обучение девочек и даже запрещало фотографировать человеческое лицо. Контрольно-пропускные пункты талибов были завалены конфискованными видеокассетами и музыкальными компакт-дисками.
Афганцы описывали свое тогдашнее общество как «пустыню» — безнадежную и потерянную во времени.
«Просто уровень человеческого процветания с момента прибытия американских войск — вы действительно можете говорить о притоке ресурсов, создающих младенцев, которые не умирают, и детей, которые получают образование», — говорит Грэм Смит, аналитик по Афганистану в International Кризисная группа, аналитический центр со штаб-квартирой в Брюсселе.
Статистика, показывающая такие восходящие тенденции, впечатляет. Но они сдерживаются «расточительством, мошенничеством и злоупотреблениями», которые, по словам аудиторов США в 2017 году, запятнали 29% из проверенных ими расходов в размере 52,7 млрд долларов.
«Мы не можем превратить его в маленькую Америку», — заявил в июне 2018 года американский политический веб-сайт The Hill Джон Сопко, специальный генеральный инспектор по восстановлению Афганистана, офис которого готовит объемные квартальные отчеты и аудиторские проверки для Конгресса. «Я думаю, что это была одна из проблем.Мы хотели превратить это в Канзас ».
«Мы разработали и профинансировали множество программ, о которых афганцы даже не знали, пока мы не передали их им», — сказал г-н Сопко. «По сути, долларовые купюры падали с неба».
Противоречия прогресса в Афганистане — и его отсутствие — очевидны в частной средней школе Ариана Кабул на севере Кабула, где обучаются 350 учеников с ограниченным бюджетом. Он предлагает скидку 50% для девочек, чтобы стимулировать их посещаемость, а также бесплатно принимает ряд уличных детей.
«Большинство женщин в нашем сообществе неграмотны, поэтому образование матери будет иметь прямое влияние», — говорит Лайла Дост, директор школы. «Наша политика — проложить путь для бедных городских мальчиков и девочек».
СКОТТ ПЕТЕРСОН / GETTY IMAGES / МОНИТОР ХРИСТИАНСКОЙ НАУКИ
«Важные вещи, которые изменились, остаются в сознании людей. Те, кто мешал мне, теперь гордятся мной и говорят: «Ваша работа велика.’” — Шогофа Седики, главный исполнительный директор Zan TV, афганец
До шестого класса они живут в одних и тех же классах и за одинаковыми партами. Мальчики и девочки разделены в старших классах. Такая смешанная школа была невозможна при талибах в конце 1990-х, когда один учитель организовывал секретные классы для девочек.
«Официально это был священный курс Корана», — вспоминает Хомира Кохи. «Каждый ученик нес в руке священный Коран, а в рюкзаке свои [обычные] книги.Если придет Талибан, они должны немедленно завладеть Кораном ».
Официальная программа талибов «полностью посвящена конфликтам, оружию и бомбам», — говорит она. Студенты произносили такие фразы, как: «У моего отца есть пистолет, и он с ним идет на джихад». Г-жа Кохи была взволнована падением Талибана, потому что афганцы думали, что боевики будут в стране «навсегда».
«Каждый человек борется за свое желание; мы так боролись за образование », — говорит она. «Сейчас огромная разница в желаниях людей.”
СКОТТ ПЕТЕРСОН / GETTY IMAGES / МОНИТОР ХРИСТИАНСКОЙ НАУКИ
афганских мальчика и девочки посещают смешанные классы в частной школе Ариана Кабул в Кабуле. Школа — одно из многих изменений в афганском обществе с тех пор, как США свергли Талибан в 2001 году.
Но постоянные проблемы школы Ариана очевидны в глубоко изрезанной грунтовой дороге перед школой. На этой улице живет местный депутат парламента, который, несмотря на то, что его сын ходит в школу, не позволяет соседям собирать коллекцию, чтобы вымостить ее.Он обеспокоен тем, что лучшая дорога только облегчит нападение террориста-смертника. Сама г-жа Дост заплатила за то, чтобы гравий был выложен перед школой во время дождя и снега, потому что политики «строят большие здания, но только« думают о себе ».
В подвале школы нет освещения в двух классных комнатах, библиотеке и научном отделении, где на стене висит большая таблица Менделеева и модели человеческих тел — их половые органы скромно прикрыты скотчем.
В комнатах темно, потому что Кабул и 16 провинций, почти половина страны, оказались без электричества в середине сентября в третий раз за два года. Талибан саботировал линии электропередачи из Узбекистана и Таджикистана.
Электроэнергия должна поступать от огромной Тарахильской электростанции стоимостью 335 миллионов долларов, построенной США для обеспечения энергией столицы. Но проект, завершенный в 2010 году и получивший название «белый слон Кабула», оказался неустойчивым, поскольку для его работы требуется гораздо больше дизельного топлива, чем может себе позволить Афганистан.
Сайед Расул, инженер, работает на электростанции плотины Каджаки в афганской провинции Гильменд. Значительные части страны периодически остаются без электричества из-за сбоев, вызванных боевиками Талибана, и неправильным выбором проектов со стороны официальных лиц США и Афганистана.
«Каждый час на этом заводе используется 40 000 литров дизельного топлива», — говорит инженер-электрик, хорошо разбирающийся в проекте, но попросивший не называть его имени.Это будет стоить 35 000 или 40 000 долларов в час, умноженное на 24 часа, «это огромная сумма», — говорит он.
Завод в Тарахиле, добавляет он, «был лучше для Дубая или Саудовской Аравии, а не для Афганистана. Из-за этого люди спрашивают: почему на эти деньги не построили три плотины? » Действительно, офис Специального генерального инспектора по восстановлению Афганистана в 2015 году обнаружил, что Тарахил был сильно недоиспользован, работал с загрузкой менее 1% и рисковал стать «катастрофическим провалом».”
США должны были знать о трудностях обеспечения стабильных поставок дизельного топлива. Вскоре после прибытия американцев в рамках другой американской программы была предпринята попытка поставить дизельные генераторы в каждую деревню страны для обеспечения электричеством. Но большинство из них простаивали в течение нескольких месяцев.
Если у половины деревенских семей нет «10 афгани [13 центов] на хлеб, как они будут платить 20 афгани каждую ночь за топливо?» — спрашивает афганский дорожный инженер. «На самом деле 20 афгани — это очень мало.Но для местных жителей деревни у них нет ни работы, ни ресурсов, ничего ».
Существует множество историй о спекуляциях на войне. Афганские подрядчики и бизнесмены отправляют незаконно полученные доходы в Дубай, Объединенные Арабские Эмираты и другие страны, в то время как обычные люди скупаются за хлебом или рискуют своей жизнью на маршрутах мигрантов в Европу. Но за такими реалиями скрываются реальные позитивные изменения в Афганистане.
«Страны-доноры вложили в эту страну кровь и сокровища, и они принесли много жертв», — говорит Абдалла аль-Дардари, страновой представитель Программы развития Организации Объединенных Наций в Кабуле.«Сегодняшний Афганистан — это не Афганистан 2001 года».
Одним из результатов, по словам г-на аль-Дардари, является то, что в стране «произошел сдвиг парадигмы на пути к демократии», который включает политическую свободу и свободу СМИ.
Другой фактор — это «устойчивость» общества и его институтов. По его словам, несмотря на высокий уровень неграмотности и бедности, люди гораздо более искушены в понимании важности развития и помощи.
Тем не менее, американские строители нации «очень долгое время были очень амбициозными», — говорит ветеран западного чиновника в Кабуле.«За такие деньги они получили очень мало. … Их рентабельность очень низкая, но они кое-чего достигли ».
С положительной стороны, чиновник отмечает, что без денег, вложенных в восстановление афганских сил безопасности — несмотря на высокий уровень потерь и коррупцию — «нам было бы хуже, и Талибан, вероятно, снова взял бы власть силой».
Финансирование США и других доноров также сыграло важную роль в оказании помощи таким группам, как Афганская ассоциация акушерок (АМА).С 2001 года он помог увеличить количество обученных афганских акушерок с 467 до 15 000. Это снизило материнскую смертность с 1600 смертей на 100 000 живорождений до 800-1200 смертей.
Улучшение очевидно в «рассказах», вышитых на ткани размером 3 на 4 фута, которые акушерки из каждой провинции представляют в AMA в рамках ежегодного конкурса. Одно повествование изображает женщину, беременную тройней, у которой произошло ненормальное кровотечение. Но она получает необходимую ей помощь — и все выживают.Два десятилетия назад мать и младенцы, скорее всего, погибли бы, говорит Фарзана Дархани, исполнительный директор AMA.
«К счастью, акушерки [сегодня] очень легко справляются с этими случаями», — говорит г-жа Дархани. «Поскольку осведомленность населения также повысилась, они знают об опасных признаках и могут доставить матерей в медицинские учреждения, чтобы они позаботились о них».
СКОТТ ПЕТЕРСОН / GETTY IMAGES / МОНИТОР ХРИСТИАНСКОЙ НАУКИ
«Если вы сейчас поедете в то же сообщество, даже в гораздо более отдаленные районы, люди приходят и просят меня построить школы для их девочек.Это трансформация мышления людей, общества ». — Фавзия Куфи, бывший депутат из провинции Бадахшан, из своего офиса в Кабуле рассказывает об изменениях в стране
Фавзия Куфи, бывший депутат из провинции Бадахшан, также стала свидетелем положительных изменений в стране. Когда ее отец основал местную школу четыре десятилетия назад, у девочек не было возможности посещать школу, а семьи даже не хотели отправлять мальчиков: боялись, что их заставят служить в армии и узнавать что-то, что противоречит их ценностям.
«Это не то, что вы можете увидеть, потому что это не здание, это не что-то измеримое», — говорит г-жа Куфи. «Но если вы отправитесь в то же самое сообщество сейчас, даже в гораздо более отдаленные районы, люди приходят и просят меня построить школы для их девочек. Это трансформация мышления людей, общества ».
Улучшение статуса женщин выходит за рамки классной комнаты. Zan TV, или «Женское телевидение», — это канал, транслирующий передачи о женских проблемах с целью расширения прав и возможностей афганских женщин.«Если бы все еще был режим талибов, ясно: не было бы Zan TV, не было бы свободы», — говорит Шогофа Седики, главный исполнительный директор Zan TV. Она также отмечает, что мальчики, которых заставляли носить тюрбаны в эпоху Талибана, теперь являются профессорами и советниками президента.
Получайте сообщения Monitor Stories, которые вам небезразличны, на свой почтовый ящик.
Все это означает, что какой бы дорогой ни была поддержка Афганистана США за 18 лет после свержения талибов, она привела к значительным изменениям в обществе, охваченном войной на протяжении десятилетий.
«Важные вещи, которые изменились, находятся в сознании людей», — говорит г-жа Седики, которая отмечает, что, когда она впервые решила стать журналистом, ее дяди и другие родственники были против. «Те, кто мешал мне, теперь гордятся мной и говорят:« У вас отличная работа », — говорит она. «Изменения начинаются с моей семьи. Из-за этого изменилось так много умов ».
человек политической легитимности в Афганистане | Институт Ближнего Востока
Первоначально опубликовано в декабре 2009 г.
На протяжении большей части своей истории Афганистан никогда не был единым государством, потому что его территории входили в состав более крупных империй.При этих режимах политическая легитимность была основана только на способности правителя поддерживать порядок и обеспечивать безопасность. Хотя сегодня мы предполагаем, что правители должны быть представителями народа, которым они правят, до середины 18 века правители Афганистана почти всегда были чужаками, в основном турко-монгольского происхождения. Это изменилось только после того, как Ахмад Шах Дуррани основал династию пуштунов в 1747 году, которая будет править Афганистаном в течение следующих 230 лет. Он сохранил многие характеристики своих турко-монгольских предшественников, в частности традицию, которая ограничивала руководство королевством членам королевского клана.С 1747 по 1838 год у афганских правителей соперниками были только близкие родственники. Другие пуштунские племенные группы стояли в стороне от такой династической борьбы и только требовали, чтобы победитель продолжал уважать их традиционные права или расплачивался за них.
Эта устоявшаяся традиция исключительной власти элиты начала ослабевать в 19 веке, когда усиливающееся влияние западных колониальных держав изменило политическую структуру региона. В ходе двух войн (1839-42 и 1878-80) афганцы изгнали британцев из страны, но только с помощью сельских ополченцев в восстаниях, над которыми династическая элита не имела контроля.Это создало противоречивую динамику, в которой афганские правители поощряли вооруженное сопротивление для изгнания иностранных захватчиков, но затем отказались делиться властью по окончании войны. Он также возвеличивал принципы защиты ислама и афганской нации, но ценой подрыва исключительности династических привилегий. С каждым последующим кризисом и народной военной мобилизацией восстановление государственной власти становилось все труднее, а споры о том, кто имеет право управлять государством, становились все более ожесточенными.Постоянная борьба за престолонаследие, которая давала племенным группам значительную автономию, закончилась, когда Амир Абдур Рахман (годы правления 1880–1901) создал высокоцентрализованное государство, в котором он был единственным арбитром.
Все преемники Абдура Рахмана стремились сохранить свой уровень централизации, но безуспешно. В 1929 году династия была свергнута в результате гражданской войны против его внука, короля Амануллы. Но когда таджикский эмир занял трон, они сплотились, поддерживая побочную линию Мухаммадзаев во главе с Надир-шахом.Страх быть отвергнутым как узурпатор вынудил Надира провести лойя джиргу, чтобы подтвердить свое восхождение на царство. Хотя его часто называют «традиционным», единственное собрание, созванное для избрания лидера, произошло в 1747 году, когда Ахмад Шах основал династию. Ни один из его преемников не видел необходимости повторить эксперимент. Династия продолжалась при его сыне Захир Шахе (годы правления 1933-73) и племяннике Дауде (1973-1978 годы), хотя Дауд правил как президент самопровозглашенной республики. Коммунистический переворот 1978 года положил конец жизни Дауда и положил конец 230-летнему династическому правлению.Легитимность этого правительства была настолько оспорена, что только вторжение Советского Союза (1979-89 гг.) Сохранило ее. В результате Афганистан был охвачен неурегулированным конфликтом, который в больших масштабах воспроизводил модель англо-афганских войн — мобилизацию групп по всей стране для сопротивления (или в поддержку) новому режиму.
Больше, чем любая другая серия событий, коммунистический переворот и советское вторжение поставили вопрос о политической легитимности в Афганистане.Старая династическая традиция лежала в руинах, но заменить ее было нечем. Этот вопрос о том, кто имеет право править и на каком основании, оставался нерешенным даже после того, как Советский Союз ушел в 1989 году и его подчиненный режим рухнул в 1992 году. Не имея какого-либо всеобъемлющего политического единства между собой, различные фракции сопротивления моджахедов привели страну к жестокая гражданская война и заложить основу для подъема Талибана. Эти конфликты разрушили формальную государственную структуру, за контроль над которой они боролись, и вовлекли все большую часть афганского населения в политическую борьбу, от которой они ранее были изолированы.Все этнические и региональные группы в Афганистане получили политическую и военную мощь, обратив вспять процесс централизации, навязанный Амиром Абдуром Рахманом.
В 2001 году США вторглись в Афганистан в ответ на нападения 11 сентября на Нью-Йорк и Вашингтон. Режим талибов быстро рухнул, и в Кабуле был установлен новый режим во главе с Хамидом Карзаем. Была проведена серия лойя джирг, чтобы придать его режиму политическую легитимность и разработать новую конституцию.Но выбор лидера Лойя джиргой использовался всего дважды за 250 лет, и ни один лидер в истории Афганистана никогда не приходил к власти путем выборов. Достоинства мажоритарного правления не были очевидны для многих региональных и этнических меньшинств страны. Помимо этих вопросов процесса, стоял вопрос о том, сможет ли такая новая политическая система избежать клейма своего внешнего навязывания. Ничто не подорвало легитимность любого афганского правительства быстрее, чем обвинение в том, что оно принадлежит иностранным хозяевам.
Компетентное правительство могло бы преодолеть пороки, которые его создали, но афганское государственное строительство в 21 веке имело фатальные недостатки как в структуре, так и в руководстве. Он попытался восстановить систему, предназначенную для автократов в стране, где автократия больше не была политически устойчивой. Конституция 2004 года создала режим, почти не отличающийся от прежних афганских монархий и диктатур. Несмотря на разговоры об инклюзивности и массовом участии, на местном уровне ничего не было разрешено.Губернаторы провинций, полицейские и даже школьные учителя назначались в Кабуле исключительно центральным правительством без консультации. Такая система требовала сильного руководства наверху, чтобы быть эффективной, и Карзай не справлялся с этой задачей. Легитимность его правительства подорвала неспособность руководства, а не недостатки в процессе и структуре.
После четверти века войны и социальных потрясений простые афганцы не стремились к совершенству. Они стремились только к безопасности, экономической стабильности и возможности жить нормальной жизнью.По иронии судьбы, это было то, что традиционные системы династического правления элиты обеспечивали на протяжении веков: безопасность жизни и собственности в обмен на послушание. Если бы Карзай смог установить безопасность и расширить контроль своего правительства на всю страну, он прошел бы этот базовый досовременный тест на легитимность. Проведение выборов в августе 2009 года (особенно тех, которые рассматривались как цинично мошеннические) не компенсировало невыполнение его правительством этого основного критерия. Правительственная администрация стала считаться коррумпированной и неспособной обеспечить безопасность и экономическое развитие, на которые рассчитывали простые афганцы.Опасаясь любой возможности быть отвергнутым на выборах, Карзай совершил такое вопиющее мошенничество, чтобы обеспечить свое переизбрание, что его победа на выборах скорее ослабила, чем укрепила его правительство. В конце процесса он был правителем, который не соответствовал ни афганским, ни международным стандартам легитимности.
История Афганистана предвещает несчастный конец для такого правителя, будь то от рук его иностранных покровителей или его собственного народа. И снова новый афганский правитель будет стремиться утвердить свою власть и легитимность.Прошлое страны предполагает, что для достижения успеха такому правителю нужно будет убедить афганцев в том, что он не будет обязан иностранцам, даже если он убеждает этих самых иностранцев финансировать свое государство и его вооруженные силы. Без такой фигуры и ухода иностранных войск Афганистан не выживет как унитарное государство. Наиболее вероятным событием в этом случае был бы раскол страны по региональному признаку, поскольку они всегда были настоящими политическими краеугольными камнями страны.
Талибан использует кризис с коронавирусом, чтобы улучшить свой имидж на фоне всплеска насилия в Афганистане
Десятилетия войны, политический хаос, отчаянная бедность, а теперь и коронавирус.
Идеальный шторм собрался над одной из самых бедных стран мира, Афганистаном, где обычные граждане столкнулись с новой формой страданий.
Боевики Талибана заявили, что будут продолжать боевые действия, поскольку, по их словам, подтвержденных случаев заболевания COVID-19 в районах, находящихся под контролем группировки, не было, сообщил NBC News высокопоставленный боевик в провинции Газни.
Исключением из сохраняющейся напряженности станет трехдневное прекращение огня на Курбан-байрам, начинающееся в воскресенье, — объявили талибы в субботу в своем твиттере. Президент страны согласился.
Этот шаг был предпринят в связи с обострением боевых действий между двумя сторонами, несмотря на пандемию коронавируса.
Несмотря на всплеск насилия, источники талибов в Газни и четырех других провинциях, Гильменде, Пактике, Хосте и Нангархаре, сообщили NBC News, что в настоящее время существует то, что они охарактеризовали как неписаное соглашение с афганским правительством и международными группами, такими как Всемирной организации здравоохранения работать вместе во время пандемии, особенно когда дело доходит до тестирования.
Афганское правительство не сообщило бы, сотрудничало ли оно с талибами, которые боролись за свержение поддерживаемого США правительства в Кабуле с тех пор, как потеряли власть после терактов 11 сентября в Америке. Но министерство здравоохранения страны подтвердило NBC News, что его работникам разрешено работать на территории, контролируемой боевиками.
Добровольцы в защитных костюмах распыляют дезинфицирующее средство на проезжающие машины, чтобы помочь сдержать распространение коронавируса в Кабуле, Афганистан, в начале этого месяца.Rahmat Gul / APПредставитель Всемирной организации здравоохранения в Афганистане д-р Ричард Пеперкорн не подтвердил, что между талибами, правительством и ВОЗ было негласное соглашение. Но он сказал NBC News, что его организация работает со «всеми сторонами конфликта», включая Талибан.
Пропагандистские видеоролики и сообщения, выпущенные на нескольких языках, были направлены на то, чтобы привлечь внимание к усилиям группы, хотя фактическое влияние этой работы на население неизвестно.
Медицинские работники Талибана в провинциях Гильменд, Хост, Пактика и Нангархар рассказали NBC News о своей работе.
На одном видео, опубликованном в аккаунте Твиттера, контролируемом представителем Талибана, известным как Забихулла, на трибуне видно, как чиновник выступает на трибуне в окружении санитарных работников, одетых в белые средства индивидуальной защиты и несущих резервуары для опрыскивания.
Закадровый голос на английском языке говорит, что Исламский Эмират — как талибы называют себя — работает над повышением «осведомленности общественности» о вирусе.Зрители оратора, похоже, практикуют безопасное социальное дистанцирование, сидя на широко расставленных стульях, но последующее изображение транспортных средств, перевозящих санитарных работников, проезжающих через деревню, показывает, что зрители сгруппированы вместе без масок.
В другом пропагандистском видео, опубликованном Радио Свободная Европа, вещательной компанией, финансируемой правительством США, показаны мужчины, живущие под контролем Талибана, моющие руки. В клинике, контролируемой боевиками Талибана, медицинские работники в светло-зеленой одежде средств индивидуальной защиты раздают резиновые перчатки и маски, в то время как другие измеряют температуру подозреваемого пациента с помощью цифрового термометра.
Медицинский работник проверяет температуру тела преданного в качестве меры профилактики от COVID-19 в мечети Вазир Акбар Хан в Кабуле в прошлом месяце. ВАКИЛ КОХСАР / AFP — Getty Images файлМедицинские работники Талибана, которые разговаривали с NBC News — ни один из них не был квалифицированным врачом, — сказали, что в каждом районе, находящемся под контролем группы, было реквизированное медресе или религиозная школа, которая была преобразована в карантинный центр. , и сказал, что медицинские руководители группы — известные как комиссия по здравоохранению — заказали большое количество средств индивидуальной защиты.
Но в редкий момент самокритики некоторые члены Талибана заявили, что их ранняя реакция на пандемию была тусклой.
«Изначально мы не знали об этой болезни и не воспринимали ее всерьез», — сказал NBC News один высокопоставленный чиновник здравоохранения «Талибана» на условиях анонимности, поскольку он не был уполномочен общаться с представителями средств массовой информации.
Согласно данным Министерства здравоохранения, опубликованным ВОЗ, в Афганистане было подтверждено 8 676 случаев заражения вирусом и 193 случая смерти.
Агентство Организации Объединенных Наций, отвечающее за гуманитарные вопросы, УКГВ, сообщило, что к середине мая по всей стране действовало девять испытательных лабораторий, но на территории, контролируемой Талибаном, их нет, и было неясно, насколько сильно отличается Коронавирус со стороны боевиков прилагался.
Афганский велосипедист Идрис Сяваш, 27 лет, разговаривает с жителями во время своей информационной кампании против COVID-19 в районе Сурх Род провинции Нангархар во вторник. Ноорулла Ширзада / AFP — Getty ImagesСтудент-медик, посещающий семью в северной провинции Кундуз, 28-летний Саид Экрам сказал NBC News, что обычная жизнь в контролируемых талибами районах очень мало изменилась, несмотря на вспышку коронавируса.
«Люди посещают молитвы в мечетях, и свадьбы обычно посещаются», — сказал он, добавив, что в его районе никто не был в масках или перчатках, не было запущено никаких информационных программ, и только люди, которые приехали из других стран, например сильно пострадавший Иран, проверяются на предмет проблем со здоровьем.
«Это беспорядок»
Работая над смягчением последствий коронавируса, «Талибан» попадает в кризис здравоохранения, который на много лет предшествовал пандемии.
Согласно последним данным Всемирного банка, Афганистан занимает 168-е место в мире по уровню младенческой смертности, 176-е место по материнской смертности и 173-е место по ожидаемой продолжительности жизни среди всех граждан.
